Роман похвалил себя за то, что он верно определил характер Дугана-Худлума. Ироничен, но чуть занудлив, как человек, придающий повышенное значение мелочам. Но в то же время вышколен и предупредителен по отношению к начальству, как и положено всякому дисциплинированному подчиненному.
Тут размышления Романа прервались улыбкой, ибо последнее к нему вряд ли относилось. Но, поскольку он надел на себя личину другого человека, то отныне и думать он должен был по-другому.
Он закурил и набрал номер Дубинина.
– Как дела? – спросил тот несколько напряженно.
Волнуется, понял Роман. Вчера ночью, когда он звонил в Москву, Дубинин только слушал, вставляя краткие замечания относительно того, что из требований Романа он сможет выполнить.
Выполнить удалось все, ибо требования были не так уж велики. Но был доклад Слепцову, во время которого, Роман был уверен, начальник отдела высказал немало сомнений в его адрес. И потому-то Дубинин немного, а может, совсем не немного, нервничал: боялся, как бы отчаянный план капитана Морозова не привел к чему-нибудь пострашнее, чем просто срыв операции.
– Процесс идет, – отозвался Роман. – Я в отеле. Жду, когда меня пригласят в гости.
– Думаешь, пригласят? – спросил Дубинин.
Роман понял, что должен обнадежить куратора – и по совместительству друга.
– Обязательно пригласят, – сказал он с тем непоколебимым оттенком спокойствия в голосе, который одинаково эффективно действует на ревнивых жен и на начальство.
– Ну-ну… – неопределенно промычал Дубинин. – Туда звонил?
– Только что.
– И как?
– Пока жив.
– Морозов! – повысил голос куратор.
– Одно могу сказать: я старался.
– Знаю я твои старания.
Роман обиделся.
– Ты чего это, подполковник?
Дубинин засопел.
– Тебя бы так повоспитывали, – признался он.
– Воспитывали и не так, – возразил Роман. – И ничего. Главное, не принимать все близко к сердцу. Тебе говорят, а ты думай о чем-нибудь постороннем…
Он осекся.
А не напрасно ли он распинается? Как бы друг-куратор не припомнил ему это «утешение» в недалеком будущем.
– Ладно, переживем как-нибудь, – с едва уловимой ноткой благодарности сказал Дубинин. – Ты там давай, не расслабляйся. Дело на контроле у премьера, имей в виду. Так что если мы дадим маху, нас по головке на погладят.
Уже за одно это «мы» Роман готов был заключить подполковника в объятия. Но, во-первых, тому помехой было расстояние, а во-вторых, не тот был мужчина подполковник Дубинин, чтобы ответить взаимностью на подобные изъявления чувств.
Поэтому Роман Евгеньевич, наоборот, посуровел и сказал со всей возможной убедительностью.
– Маху мы не дадим, подполковник. А дадим дрозда, да такого, что все заткнуться. Раз и навсегда!
– Все бы тебе дурачиться, капитан, – не понял его устремлений Дубинин.
– Да нет, я… – растерялся Роман.
– Ладно, работай. Жизнь покажет, чего мы там и кому дадим.
– Работаю, – умерил пыл и Роман Евгеньевич.
– Если что потребуется, сразу звони.
– Есть.
– Я на приеме двадцать четыре часа в сутки.
– Помню.
– Тогда до связи...
– До связи…
«Чужое начальство как-то повеселей, – подумал Роман, кинув на кровать трубку. – А своему, как ни корячься, никак не угодишь».
Однако, пора было подумать и о себе любимом.
То есть о теле.
Оно, бедное, было не кормлено со вчерашнего вечера и к тому же покрыто потом и пылью.
Живо раздевшись, Роман полез в ванну.
Выйдя через сорок минут из ванной комнаты обновленным, как Иван-дурак, выскочивший из чана с кипятком, Роман заказал себе в номер обед и всерьез задумался над предложением босса. В смысле, патрона. Ибо, если агенту Морозову предписывалось в качестве развлечения одно занятие – работа, то агенту Худлуму его доброе начальство разрешало использовать в полной мере то, что дает взрослому человеку свобода перемещений и относительная наполненность кошелька.
И кого биологическая единица по имени Роман Евгеньевич Морозов должна была на текущий момент времени считать своим начальством?
Пока решалась эта сложная дилемма, принесли обед. Роман, уже поднаторевший в выборе местных блюд, заказал себе полюбившуюся гуасакачу, креветки в авокадо, рыбный супчик, а на горячее, на свой страх и риск, некую пабеллин-криолью, пленившую его фантастическим названием, а на поверку оказавшуюся сложным аналогом плова с бананами, бобами и бог знает, с чем еще. Впрочем, все было очень вкусно.
Запив обед соком папайи, Роман разлегся на тахте и задремал, оставив на время мысль о развлечениях.
Он ведь не знал, когда ему позвонят.
Возможно, не позвонят вовсе, а заявятся прямо в номер. Неловко как-то будет, если его застанут в компании девиц легкого поведения. К тому же, требовалось просто отдохнуть.
Звонок раздался, когда Роман уже крепко спал. Он и телефон-то не сразу отыскал, так его разморило после сытного обеда.
Звонили по внутренней линии.
– Я слушаю, – лениво подражая техасскому акценту Дугана, отозвался он.
– Выходите через десять минут, – послышался мужской голос. – У входа вас будет ждать белый «Мерседес».
– Через пятнадцать минут, – сказал Роман и повесил трубку.
Он открыл врученную ему российскими дипломатами сумку и нашел в ней то, что искал: голубого цвета майку, кожаные мокасины и чистые носки. Надев все это вкупе со светлым костюмом, Роман нашел, что выглядит он подходяще и готов к любым неожиданностям, будь то званый ужин или бег по пересеченной местности.
Уложил в карман модулятор, он взял телефон и вышел из номера.
– Ну, что там у Морозова? – требовательно спросил генерал Слепцов.
– Пока он на связь на выходил, товарищ генерал, – сдержанно доложил Дубинин, стоя возле стола.
Слепцов покосился на большие настенные часы.
Эти часы были уменьшенной копией курантов со Спасской башни. Генерал получил их в подарок на недавнее шестидесятипятилетие и особо гордился тем, что их вручил ему лично президент.
– И что, по вашему, это может означать? – полюбовавшись на часы, спросил он своего помощника.
– Пока трудно сказать, товарищ генерал, – ответил Дубинин. – Заговорщики должны выйти на него сами. Возможно, это произойдет ближе к вечеру. Возможно, уже произошло. Выходить в их присутствии на связь с нами Морозову затруднительно. Мы также не можем ему звонить во избежание провала. Придется ждать, когда у него появится возможность позвонить.