Вы плывете на белом корабле по синему Енисею, мимо огненно-красных и желтых гор, и не ведаете, что прибрежный осенний хребет, пламенеющий в студеной синеве, весь проточен, изрыт внутри каменными туннелями, штольнями. В граните летят поезда, работают реакторы, тысячи людей в белоснежных халатах трудятся, добывая плутоний, и в толще гранита, незримая для глаз, недоступная удару ракеты, скрывается катакомбная цивилизация, которой нет равной в мире.
По преданию, место для подземного атомного комбината указал Сталин, припоминая те годы, когда тихоходный пароход вез его по Енисею в ссылку, из Красноярска в Туруханский край, и он смотрел на каменные угрюмые горы, подступавшие к воде.
Из-под солнца, где – лесная еловая круча, падающий золотой лист, голубой завиток пушистой белки, я, словно Данте, погружаюсь в гору, в черный огромный зев с бетонными, вывернутыми наружу губищами. Туннель высотой с Триумфальную арку, с полукруглым, как в храме, сводом, вдоль которого дует ровный подземный сквозняк, как ветер из центра земли. Железная колея, поблескивающая в лучах фонаря, словно металлическая нить размотанного стального клубка, помещенного в сердцевине планеты.
Полвека назад бригады зэков и военных строителей вгрызались в толщу, взрывали породу, выкалывали ниши и полости, коих накопилось триста пятьдесят километров с тупиками, огромными залами, подземными площадками, тайными лабиринтами и хранилищами. В них заплутает непосвященный, собьется заблудший путник, не ухвативший в руку нить Ариадны. Сюда, в бездну, закачивается с поверхности воздух, прошедший множество фильтров на случай отравления земли и неба. Туннель, мерно погружаясь, вдруг расширяется, создавая просторную, как Храм Христа Спасителя, камеру, – ловушку для атомной ударной волны, если взорванный на поверхности заряд направит в туннель свой клубящийся раскаленный вихрь. Ход ему перегородят чугунные выдвижные ворота толщиной в три метра. Подземное царство с запасами продовольствия, пресной воды, источниками электричества, продолжит существование, даже если испепеленная земля покроется ядовитым прахом и сорванная с поверхности жизнь в ужасе улетит в мироздание. Здесь, под землей, как в ковчеге времен потопа, сохранится код жизни, множество предметов и форм, из которых состояла цивилизация ХХ века, его научные открытия, авангардные знания. Когда остынет ожег земли и отхлынут воды потопа, они снова будут выведены на поверхность.
Комбинат, производивший оружейный плутоний, был заложен в годы, когда Америка господствовала в ядерных вооружениях. Наносила на советскую карту цели для атомных ударов. Окружила страну базами бомбардировочной авиации. Была готова испепелить СССР. Сталин дал приказ на строительство комбинатов, производящих ядерную взрывчатку. Двух наземных, в Челябинске и Томске, и одного подземного, на Енисее, с секретным городом атомщиков. Открытое наименование – Красноярск-26, закрытое – Железногорск.
«Ядерный апокалипсис» был реальностью двадцатого века. Подземное царство, куда собиралось укрыться человечество от «гнева Господня», является памятником сталинизму. Советский Союз был смыт не волной всемирного ядерного потопа, а тихими ядовитыми струйками, подтекающими из бачка «перестройки». Подземный город в Саянах – памятник исчезнувшей эре, советскому периоду всемирной истории. Этот русский опыт строительства «подземной цивилизации», множество невиданных инженерных решений, создание уникальных систем жизнеобеспечения, исследование психологии человека, переместившегося из-под солнца в кромешные подземелья, вписывают этот город в футурологическую мечту русского космиста Циолковского и его предтечи Федорова. Оба чаяли бессмертие человечества, воскрешение грешников, помещенных в адские подземелья. Планировали расселение человечества на необитаемых, лишенных атмосферы планетах, опаляемых радиацией звезд.
Три реактора работали тридцать лет под землей, вмурованные в гранитную толщу, омываемые охлаждающей водой Енисея. «Сжигали» в своих стальных оболочках уран. Облученные таблетки урана накапливали в себе малые толики оружейного плутония, который выделялся в сложнейших химических циклах, – в ядовитых кислотных растворах, фильтрациях, смесях, где вещество перемещалось в емких сосудах из нержавеющей стали, пронизанное смертоносной радиацией. Автоматы, индикаторы, электронные графики, выведенные на огромные пульты, управляли из диспетчерских залов безлюдным, упрятанным в бетон и сталь производством, где создавалась начинка для будущих атомных бомб. Бомбардировщики с подвесками, барражировавшие над Северным полюсом, стратегические ракеты в шахтах и на мобильных установках, нацеленные на военные объекты Америки, подводные лодки, укрывшиеся под полярной шапкой и в течениях южной Атлантики снаряжались оружием, произведенным в красноярских катакомбах. Плутониевые заряды лепили, как куличики в детских песочницах, в неимоверных количествах, способных разнести вдребезги всю Солнечную систему. И, наконец, по договору с Америкой производство плутониевых боеголовок было прервано. Два красноярских реактора, утомленных, уставших рожать оружие, были остановлены. И лишь третий, работающий, как атомная электростанция, питающая Железногорск электричеством и горячей водой, продолжает трудиться.
Нахожусь в реакторном зале остановленного реактора, залитого ровным люминесцентным светом, озаряющим округлую бетонную глубину, полые, окисленные скважины, из которых извлечены металлические и графитовые стержни, стальные элементы, змеевики, трубы охлаждения. Разобранный, умертвленный реактор напоминает кита, который выбросился на рифы, и из него уже выклевали глаза, выели мягкие ткани, выдрали внутренние органы, и сквозь лопнувшую кожу виднеются голые ребра. И это мертвое, обезображенное смертью существо все равно прекрасно. Видно, с какой изумительной красотой и разумностью оно было создано. Каким мощным и совершенным было в ту пору, когда плавало в океанские просторах, – просторах громадного ХХ века с его бурями, потоками великих идей, взрывами небывалых надежд, черными безднами катастроф и разочарований.
Когда закрывали реактор, простым нажатием красной кнопки отключали его от истории, на его успение собрался коллектив атомщиков, – инженеры, химики, управленцы, военные. Многие годы они оставались вместе с реактором. Питали его, лечили, принимали его роды, справляли его юбилеи. Сознавали себя частью огромного советского мира, который поручил им тайное, жреческое дело, как весталкам, сберегавшим в недрах горы священный огонь. На мертвый реактор положили цветы. Его оплакивали. Его отпевали.
Сейчас за озаренным пультом, где приборы в пластмассовых футлярах несут в себе эстетику пятидесятых годов, и еще можно заметить слабые биения отдельных умирающих клеток реактора, дежурит один-единственный престарелый оператор в белых одеждах. Сопровождает меня директор реактора, немолодой печальный атомщик, похожий на смотрителя музея. Рассказывает о своем загубленном детище, как моряки, всю жизнь прослужившие на могучем крейсере, что по старости разрезан автогеном и пущен на металлолом. Эту округлую глубокую полость с остатками стальной арматуры зальют бетоном, чтобы в толщи окаменелого раствора медленно, в течение целого века, остывала радиация, гасла жизнь ядерной машины, которая первоначально называлась ЛБ-120, что значит «Лаврентий Берия». Директор напоминает верного стража, который не хочет расстаться с умершим князем и ждет, когда его погребут в кургане вместе с телом великого воина.