– Никаких особенных просьб, – с улыбкой ответил Маквиллен. – Я не стану мешать моему другу Виктору. В Луанде у меня есть деловые проблемы. И я их решу самостоятельно.
– Тогда прошу в машину.
Они въехали в Лубанго и оказались среди чудесных, золотистого цвета, особняков, с точеными балконами, колонками, аркадами, чугунными решетками и оградами, с цветущими осенними клумбами и зелеными газонами, среди которых, словно скульптуры, возвышались подстриженные осенние деревья. Воздух был солнечный, золотистый, по решеткам и стенам тянулись плющи, пламенели вьющиеся розы, и казалось, город построен счастливыми людьми, украшавшими свою благодатную жизнь цветами, фонтанами, каменными скульптурами и витражами, и в этих чудесных особняках с узорными воротами и оградами идет вечный праздник.
Однако, если приглядеться, фасады начинали ветшать, розы и плющи начинали чахнуть, из окон выглядывали черные лица, на узорных балконах сушилось белье, а в воротах виднелись пыльные радиаторы военных грузовиков.
– Какая обстановка? – по-русски спросил Белосельцев Кадашкина. – Вы утром встречали гостей?
– Встречал, – ответил Кадашкин, не называя Сэма Нуйому. – Гости в городе. У нас все спокойно. Вчера прилетали две «Канберры», но их отогнали зенитки.
– У нас будет время для разговора?
– Я размещу вас в отеле. Друзья придут к вам в номер. – И, переходя с русского на великолепный английский, сказал: – Мне кажется, этот город замышлялся португальцами как рай на земле. Всю свою историю они торговали, воевали, совершали кругосветные путешествия, гибли в океане и наконец нашли обетованную землю и построили рай. Но, увы, ненадолго.
– Они заблуждались, – сказал Маквиллен. – Строили белый рай среди черного ада. Вот и оказались в красном чистилище.
– Сейчас я вас доставлю в чистилище под названием «Гранд-отель», где вы можете почистить если не души, то хоть ботинки и платье. И может быть, если дали воду, примете душ. – Кадашкин перед входом в гостиницу помог Белосельцеву взять баул. Проводил их к портье и простился до вечера, отпуская обоих в сумрачную, душную глубину отеля.
Лифт не работал, и они пешком подымались по лестнице. Кондиционер был поломан, и в номере, как в глухом сундуке, стоял жар и пахло пылью. Мраморная раковина и хромированный кран обрадовали Белосельцева. Он стал откручивать вентиль, ожидая падения прохладной чистой струи. Но вместо воды из крана выпало желтое мохнатое многоногое существо, метнулось по стене и исчезло, вызвав у Белосельцева мгновенное брезгливое чувство. Он сел на широкую, накрытую бархатным пыльным покрывалом кровать, поглядывая на телефон, который, по-видимому, как лифт и кондиционер, не работал. Но внезапно телефон зазвонил. Белосельцев узнал голос Аурелио:
– С приездом. Буду у вас через десять минут.
Он сидел в пыльном душном номере. Воздух в бесчисленных золотистых пылинках казался одушевленным, подвижным. Словно к вискам, глазам, к дышащим губам кто-то ежесекундно прикладывал мягкую массу воздуха, делал копию его лица, передавал эту маску, оттиск моментальной мысли или чувства куда-то сквозь стену, где невидимый наблюдатель рассматривал слепок, угадывал его желания и намерения, вел за ним непрерывную слежку.
Это чувство было настолько острым, что он несколько раз махнул перед лицом рукой, разгоняя сонмища пылинок, размывая и разрушая свой оттиск в воздухе. Пересел на другое место, ближе к окну, за которым стоял военный грузовик. Черный солдат в малиновом берете, отставив длинную ногу в бутсе, разговаривал с высокой женщиной, положившей гибкую руку на выставленное бедро, напоминая кувшин с узким горлом. Но и здесь оставалась тревога. Мягкие прикосновения пылинок создавали его моментальные портреты, передавали, как по фототелеграфу, сквозь стекло, на улицу, где их принимали солдат и женщина.
После легкого стука вошел Аурелио. Пожимая Белосельцеву руку, быстро, настороженно осмотрел номер. Заглянул под блеклую, с горным пейзажем гравюру. Переставил пепельницу. Провел ладонью по лицу, словно снимал едва заметную золотистую паутину, сотканную из пылинок, разрушал создаваемый воздухом отпечаток лица.
– Сэм Нуйома знает, что вы спасли ему жизнь. Вы успели толкнуть бармена, и пуля прошла в волосах, не задела череп. Через меня он передает вам благодарность. – Аурелио сел на кровать, на бархатное покрывало, продавив его своей тяжестью. Он выглядел изнуренным. Смуглое лицо просвечивало болезненной бледностью. В глубоком шраме, как в стеклянном флаконе, скопилась малиновая дурная кровь. – Прямо с аэродрома он уехал к границе, на свою главную базу. Примет вас у себя.
– Что это было? Кто стрелял? – Белосельцев смотрел, как на мятом бархате покрывала сходились к Аурелио две красные складки. – Как бармену удалось пронести пистолет?
– Я арестовал начальника охраны. Того, что стрелял в бармена. Он был ответствен за безопасность. Возможно, он стрелял, чтобы уничтожить свидетеля. Подозрения пали на нескольких солдат оцепления, окружавших веранду. Возможно, они участвовали в заговоре. По возвращении в Луанду я включусь в следствие.
– Маквиллен был знаком с барменом. Называл его «Карлош». – Бархатные красные складки, как стрелы, вонзались в Аурелио. – Покушение готовил Маквиллен.
– Завтра вы и Маквиллен отправляетесь на свое сафари. Машина с нашим водителем подъедет к отелю утром. Вы будете двигаться по трассе в сторону серпантина, останавливаться и ловить ваших бабочек. Мы будем незаметно прикрывать вас, следить, чтобы на вас не напали. Кадашкин выделяет грузовик с зениткой и взвод солдат. Он сказал, что в окрестностях Лубанго появились группы диверсантов. Если Маквиллен захочет, он может организовать ваше похищение.
– Он еще не начал со мною игру. Я ему важен как свободный журналист, а не как пленный разведчик.
– Это может случиться помимо его намерений. Здесь воруют белых людей. Их меняют на деньги, на оружие, на черных пленных. Я бы посоветовал вам завтра, перед тем как выйти из отеля, покрасить черным лицо и руки.
– Вы хотите, чтобы я ловил бабочек под прикрытием зенитной установки, покрасившись в черный цвет? Да бабочки разлетятся в ужасе.
– Но мне будет гораздо спокойнее.
Белосельцев засмеялся. На его смех тут же налетело множество золотых пылинок, окружило хрупкой сухой коростой, унесло сквозь стены. Кто-то невидимый за стеной разламывал тончайшую золотистую скорлупу, вынимал из нее сердцевину смеха, как извлекают из раковины влажное тело моллюска. Белосельцев не знал, кем был этот невидимка. Но он чувствовал, как его изучают, словно в комнате присутствовал невидимый разум. И этим бестелесным разумом мог быть душный и плотный воздух, насыщенный золотыми частичками.
– Если ваша охота пройдет благополучно, вы спуститесь с серпантина и будете ждать нас с Кадашкиным. Все вместе пересечем пустыню и на берегу океана устроим пикник. Там, как бы случайно, мы покажем Маквиллену десант советской морской пехоты. А пока возьмите вот это. – Аурелио вытащил из-за ремня пистолет и положил на бархатное покрывало. И сразу же к пистолету, продавившему бархат, протянулись едва заметные красные стрелки. – До завтра. Желаю удачи. – Аурелио встал и ушел, осторожно оглядываясь. И когда он исчез, в воздухе еще мгновение сохранялась оставленная им пустота, окруженная золотыми пылинками.