— Алексей Федорович, — начальник космодрома отвлек Алексея от мечтаний. — Мы тут с товарищем министром посовещались. Он сказал, что вы с ним обсуждали возможность присвоения ракетам имен царских мучеников. Это, конечно, дело высшего руководства страны, будет такое или не будет. Но сейчас, на испытательном пуске, можно было бы написать на ракете какое-нибудь царское имя. Не откажитесь, Алексей Федорович. — Он обернулся, кивнул. На его знак появился полковник, держа ведерко с красной краской и кисть, — Любое царское имя, на ваше усмотрение.
Алексей принял ведерко и кисть. Сопровождаемый полковником, стал подниматься по стальным конструкциям. Миновал металлическую юбку, окружавшую основание ракеты. Переступил через жгуты в сетчатой оплетке, подключенные к приборному блоку с циферблатами. Перед ним оказалось белое, как слоно– иая кость, тело ракеты. Помедлил. Окунул кисть в ведерко. Красной краской вывел на ракете: «Царевич Алексей». Надпись вместе с ракетой улетит в космос, достигнет Божьего престола, и Господь прочитает имя святомученика, прикажет всем праведникам и угодникам молиться за Россию. Смотрел, как, отделяясь от букв, скользят вниз алые струйки.
Они возвращались в гарнизон по широкой просеке, среди темных, напоенных дождем и туманом елей. По обочинам бетонки цвели ивы. Алексею захотелось вдохнуть их запах, почувствовать губами влажную сладость соцветий.
— Если можно, остановите на минуту.
Машина остановилась. Военные вышли, стали курить, равнодушные к чудесной природе. Алексей сошел с бетонки на мокрую землю, на которой отпечатались огромные клетчатые следы ракетовоза. Тягач провез громаду ракеты, выдавив в грунте ребристые, наполненные водой вмятины.
Еловые ветви были полны дождя, усеяны прозрачными каплями. Алексей качнул еловую лапу, и капли обильно сыпались на лицо и плечи. Ива, вся в золотистых цветах сияла среди синей хвои. Губы нежно ухватили цветок, выпили медовую сладость. И вновь мысль о Марине томительно и блаженно посетила его. В лесу гулко барабанил дятел. Где-то рядом в дожде кричала кукушка. Было странно ощущать вечную красу природы, которую прорезают бетонные трассы, пронизывают высоковольтные провода, прожигают огненные струи ракет. Природа, зажигая золотые лампады ив, захлебываясь кукованиями, не замечала упорной, неукротимой человеческой деятельности. Два мира — природы и человека, — пересекаясь, не замечали друг друга, существовали отдельно. Он наклонился к сочной, недавно оттаявшей земле с отпечатком громадного колеса. В наполненной водой вмятине лягушка отложила икру. Прозрачный студень был полон черных зерен, слабо дрожащих икринок. Жизнь трепетала, росла, стремилась вырваться из стекловидной гущи, замелькать, заструиться множеством юрких существ. Не ведала, что где-то на стапелях дремлет ракета, в ангаре отдыхает тягач. В урочный час захватит ракету, потянет по просеке. Громадное колесо нащупает недавний след, заполнит вмятину, расплющит слепую, беззащитную жизнь. Вот так и он, Алексей, — целует цветы, слушает кукушку, думает о прелестной женщине, уповая на чудо. Но где-то, невидимое и громадное, движется колесо, готовое раздавить и расплющить.
«Господи, спаси и сохрани!» — молил он, шагая к машине.
В гостинице, казенной, гарнизонной, даже картина на стене — взлетающая ракета — не позволяла забыть о военном предназначении этой неуютной обители. Но Алексей, утомленный перелетом, небывалыми впечатлениями, с благодарностью к байковому одеялу и сыроватой простыне, кинулся в постель и заснул, погружаясь в волнистые сновидения, где из каждой волны смотрели на него чьи-то забытые лица, словно старинные фотографии исчезнувших и любимых людей. Он был разбужен твердой поступью в коридоре, стуком в дверь. Открыв глаза, увидел, что в номере темно, под дверью горит полоса света и на пороге, заслоняя голую лампочку черной фуражкой, появляется грузная фигура начальника космодрома:
— Алексей Федорович, до старта осталось сорок минут. Пора на смотровую площадку.
В автомобиле их поджидал министр обороны Курнаков. Несколькими машинами тронулись по бетонке, погружаясь в леса, и скоро оказались на обширной поляне с рядами фонарей, асфальтированной площадкой, над которой возвышалось сооружение, напоминавшее башню. Ее венчала крыша с множеством антенн, ниже располагалась открытая галерея, светились окна.
— Прошу, товарищ министр, — начальник космодрома приглашал гостей, — давайте поднимемся, Алексей Федорович.
Они одолели высокую лестницу. Достигли открытой галереи, окруженной деревянными поручнями.
— Вон там ракета, — начальник космодрома протянул руку в шрую моросящую темень, где в лесах, удаленный, светил холодный синеватый огонь. Там, на старте, озаренная прожекторами, стояла ракета, и на мокрой, блестящей от дождя оболочке была выведена надпись: «Царевич Алексей».
Начальник космодрома толкнул дверь. Открылось обширное помещение с длинным столом и стульями, множество горящих экранов, перед которыми сидели офицеры, а у стола над схемами, чертежами, планшетами сгрудились озабоченные, дымящие сигаретами люди, чей вид удивил Алексея. Среди них было несколько генералов в помятых, несвежих плащах. Немолодые, С небритыми лицами мужчины, в скомканных пиджаках и неловко повязанных галстуках. Нервные куряки, просыпающие пепел мимо пепельниц прямо на чертежи. Все были встревожены, напряжены, мельком, отрешенно взглянули на визитеров и снова погрузились в чертежи и схемы.
— Это цвет нашего ракетостроения, — негромко пояснял начальник космодрома. — Главные конструкторы. Специалисты по топливу, рулям, электронике. Генеральный конструктор, создавший ракетный комплекс «Порыв». Они не брились из суеверия, чтобы пуск был удачным. Они вообще как язычники, со своими амулетами и талисманами.
Алексей посмотрел на начальника космодрома и заметил на его полном лице белесую, не тронутую бритвой щетину, а в руках какие-то четки, которые тот нервно теребил.
— Товарищи, министр обороны прибыл на космодром, чтобы лично принять участие в старте, — эти слова начальник космодрома произнес рыкающим командирским голосом, от которого обитатели помещения словно проснулись. Офицеры оторвались от мониторов и бодро вскочили. Конструкторы и генералы оставили чертежи и обступили министра, докладывая, пожимая руку. — А еще я хочу вам представить нашего гостя Алексея Федоровича Горшкова. Вы его все, должно быть, видели по телевизору. Он прибыл к нам по рекомендации политического руководства страны. Вы знаете, чей он отпрыск и какое отношение он имеет к нашей русской истории.
Алексей почувствовал неприязнь, исходившую от ракетчиков. Недоверчивые, исподлобья взгляды. Сумрачные морщины. Неодобрительное бормотанье. Его визитом были недовольны Его появление раздражало. От него поспешили отвернуться.
— Не обращайте внимания, Алексей Федорович, — изви нялся начальник космодрома, теребя четки. — Это от суеверья. Они боятся, что появление незнакомого человека сорвет старт. Знаете, как женщина на борту корабля. Или та же женщина в алтаре. Казалось бы, гиганты мысли, ученые, физики, а суеверны, как дети.
Алексей отошел в сторону, смущенный этой нескрываемой антипатией. Сознавал неуместность своего появления. Стыдился своего праздного любопытства, мешающего рискованной работе специалистов.