Анна что-то приготовила на скорую руку, все перекусили. Вообще-то Шнайдеры почти не питались дома, предпочитая ходить в многочисленные кафе и ресторанчики. Но на всякий пожарный в доме имелся и плотно набитый холодильник, и вместительная морозильная камера.
Потом Евгений отвел Карла в садик за домом, подальше от ушей его супруги, и заявил:
— Слушай, сейчас ты не связан французскими законами. Мне нужно оружие!
Карл явно был испуган, но старался страха не показывать.
— Здесь я связан немецкими законами. Что, все так серьезно?
— Более чем. Достань какой-нибудь пистолет или револьвер. Сможешь?
— Когда он тебе нужен?
— Сегодня к вечеру, крайний срок — завтра рано утром.
— Хорошо, я постараюсь, — покорно кивнул Карл.
Евгений, извинившись перед хозяевами, отправился в город. Надо было осмотреть место завтрашней встречи. На всякий случай. Провести, так сказать, рекогносцировку.
Машину он не взял, здраво рассудив, что по узким улочкам старинного города ездить ему будет непривычно. Впрочем, от дома Шнайдеров до центра пешком дойти можно было минут за двадцать, не особенно спеша. Карл знал, где поселиться, когда выбирал дом. Несмотря на небольшую удаленность от центра города, на короткой улочке, где жили немецкие друзья Миронова, почти всегда было тихо. Да и улицей ее назвать как-то язык не поворачивался. Всего лишь один ряд домов, каждый — на одного хозяина. А напротив них — невеликий то ли парк, то ли сквер с дорожками, лавочками, аккуратно постриженной травой и толстенными дубами. Наташке, помнится, страшно понравился вид из окон шнайдеровского дома, и она очень жалела, что в России такое практически невозможно. Ну разве что если жить где-нибудь за городом… И каждый день добираться на работу пару часов на автомобиле.
В городе была еще одна площадь, над которой возвышался старинный собор, но фонтана там не имелось, так что место для встречи Иван Иванович указал точно. На указанной площади тоже стояла какая-то кирха, которых по всему Эрфурту было немало. Еще окружением служили огромный универмаг, главпочтамт и публичная библиотека, выстроенная совсем недавно и совершенно не гармонировавшая с общим архитектурным стилем. Через площадь почти бесшумно проносились длиннющие трамваи, похожие на суперсовременные японские поезда. Фонтан располагался не посередине, а как бы в правом дальнем углу. В центре его возвышалась абстрактная скульптура, извергавшая струи воды, а вокруг стояли лавочки, чтобы усталые горожане могли присесть и перевести дух. Но с чего бы это им было переводить дух? Здесь никто и никуда не спешил, не несся сломя голову, не пытался перебежать рельсы прямо перед носом трамвайного вагона. Все двигались чинно, неторопливо. Даже молодежь в рваных джинсах, увешанная цепями и декорированная пирсинговыми колечками, хоть и галдела и хохотала беспричинно, тоже не суетилась. Было много туристов, в основном пожилых, которых легко можно было узнать по блуждающим взорам, удивленным аханьям и непрерывному щелканью затворами фотоаппаратов. Причем были это не какие-нибудь экзотические японцы или американцы, а свои же немецкие граждане, которые, выйдя на пенсию, не устремились любоваться заграничными чудесами, а решили как следует узнать родную Германию.
У фонтана сердце Евгения даже радостно трепыхнулось. Посреди всего этого европейского великолепия на лавочке сидели обыкновенные алкаши, совсем как где-нибудь в Строгино или Теплом Стане, и потягивали из бутылок пиво. Сизые носы, не первой свежести рубашки, двухнедельная щетина. Отрадно было и то, что немцы еще не дошли до американской глупости ханжески прятать выпивку в бумажные пакеты. Распивали открыто. И никакие полицейские их не трогали. Да и самих полицейских Евгений что-то не заметил. Не нужны они здесь были. Зачем следить за порядком, если порядок соблюдает каждый гражданин? Не орет, не дерется, пьяным не валяется.
Поддавшись минутной слабости, Евгений зашел в маленький бакалейный магазинчик, взял бутылку местного пива «Браугольд» и тоже присел на лавочку недалеко от местных пьяниц. Знакомиться с ними он, естественно, не собирался. Да и не принято тут было подсаживаться к незнакомым людям, чтобы просто поговорить «за жизнь» или даже душу излить. Нет, он просто смаковал вкусный напиток, осматривал площадь и прикидывал, откуда за завтрашней встречей могли бы наблюдать представители той организации, что похитила Наташку, а его толкает на убийство. В том, что такое наблюдение будет, Миронов не сомневался ни на секунду. Франция явно не была полем деятельности этой организации. Просто начальникам почему-то показалось, что похитить женщину удобнее всего будет именно там. А базировались они, скорее всего, где-то здесь. Не именно в Эрфурте, но — в Германии.
Ничего подходящего для пункта наблюдения за фонтаном Евгений не усмотрел. Больше всего подозрений у него вызывал универмаг. Куда как удобно стоять у огромного окна с видом обычного покупателя, раздумывающего, в какой бы отдел теперь отправиться, и незаметно наблюдать затем, что творится на площади. Но, присмотревшись, эту мысль он отверг. Посетителям универмага площадь была не видна, поскольку все окна здания были скорее декоративными. Очевидно, для того, чтобы покупатели не отвлекались посторонними видами от основного занятия.
Не подходила и кирха. Внушительных размеров здание в готическом стиле никак не могло служить пунктом наблюдения. Хотя бы потому, что стояло закрытым.
Рядом с домом Шнайдеров тоже имелась кирха, и Евгений как-то, заинтересовавшись тем, что не видно прихожан, спросил у Карла о причине такого безлюдья. Тот объяснил это тем, что церквей в городе много, а желающих их посещать каждый день — маловато. Вот и открываются храмы не ежедневно, а строго по расписанию.
Поразмыслив еще немного, Евгений пришел к выводу, что самым удобным местом было бы кафе, расположившееся неподалеку от фонтана. В связи с теплой погодой вокруг кафе были установлены столики под зонтами, и между столиками сновали официантки.
Решив осмотреть все на месте, Евгений допил пиво и отправил бутылку в специальный мусорный ящик, разделенный на четыре отделения: «Для стекла», «Для бумаги», «Для металлической тары» и «Для пластика». В Москве в последние годы тоже кое-где устанавливали нечто подобное, и городские власти очень гордились этими мусорниками. Вот только когда приезжала машина забирать содержимое «продвинутых» ящиков, весь мусор сваливался в одну кучу. И какой смысл был в их установке?
«Браугольд» было хорошим пивом, настоящим, немецким. В свое время, после «венде» — «поворота», как немцы называли объединение двух Германий, многие пивные заводики, которые здесь имеются в каждом уважающем себя городе, в Восточной Германии, бывшей ГДР, разорились, поскольку качество производимого ими продукта не соответствовало старинному «Закону о чистоте пива 1516 года». Социалистическое мышление даже в этом наложило свой отпечаток. И хотя ГДРовское пиво было гораздо лучше советского, оно тем не менее значительно уступало ФРГшному.
Но эрфуртское «Браугольд» устояло, и теперь реклама его украшала те самые скоростные трамваи.