Я молча развел руками. Говорить дальше было нечего и не о чем. И так было ясно, что сидящий передо мной человек по-прежнему работает на свою страну. Китайские спецслужбы всегда отличало трепетное отношение к казенным деньгам и за прошедшие годы они не стали щедрее ни на юань. Если бы господин Лю вкалывал на самого себя, то не стал бы смешить собеседника суммами от одного до пяти процентов от цены вопроса. Совсем забыл сказать, со вчерашнего дня сумма вознаграждения за изделия составляла десять миллионов.
— Рад был увидеться и поговорить, — произнес я, пожимая крохотную и хрупкую на вид ладошку.
— Надеюсь, наша следующая встреча произойдет не скоро, — ответил он.
Лично я был только за.
Не успели эти трое выйти, как к моему столику подскочил Денис и рухнул на только что освободившийся стул.
— Кто это был?
— Тебе лучше этого не знать.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Предлагаю, — тут он оглянулся, — вернуться в отель и обсудить.
— Обсудить что?
— Как, что? План.
— План таков: сейчас ты возвращаешься в гостиницу, сидишь там тихо, ни с кем не ссоришься, просто ждешь меня. Вернусь, скажу, что надо делать.
Он что-то пробурчал себе под нос, встал и удалился. Расплатившись, я набросил светло-зеленую ветровку поверх футболки и вышел из кафе. Намечалась кое-какая работенка, а перед ней стоило немного прогуляться, посмотреть заодно, не идет ли кто следом, подумать о том, о сем. Например, какое такое задание подбросить мальчику Денису, внешне прекрасному и в гневе ужасному, чтобы он не ныл и не болтался под ногами.
…Пересек площадь и, не спеша, пошел по улице, бормоча под нос слова старой песни моей юности.
Не то весна,
Не то слепая осень.
Не то сквозняк, не то не повезло…
Тихонько напевал я в такт шагам, немилосердно фальшивя.
…Я вспомнил вдруг,
Что мне уж тридцать восемь.
Пора искать
Земное ремесло.
Михаил Анчаров, «Баллада об относительности возраста»
Мне уже очень не тридцать восемь и ремесло я нашел давно, вернее, оно нашло меня двадцать с копейками лет тому, на, как любили писать газеты того времени, «опаленной земле Афганистана». Извините за высокий стиль.
Меня подхватили и повели на выходе из кафе. Никого из шедших за мной я, естественно, не видел, потому что не стал оборачиваться, выглядывать из-за угла и заниматься прочей дурью из репертуара театра слепых и безруких. Я их, таких красивых, просто чувствовал. А, если так, настало время вспомнить подходящую инструкцию и действовать в полном соответствии с ней, любимой, или немного иначе.
Разведка, к слову сказать, организация насквозь бюрократическая, каждый наш шаг, вздох, чих и пук определен соответствующим пунктом и параграфом. Так что любители ярких импровизаций могут в отношении нас лишними иллюзиями не заморачиваться и, вообще, хотите жить ярко, идите в бармены или диджеи, а у нас все, как всегда, серо и буднично.
Перед тем, как приступить к работе по специальности, согласно инструкции, необходимо обнаружить наблюдение за собственной персоной, а, затем, попытаться от него избавиться. Следующая за мной наружка знала об этом не хуже меня. То, что я никогда особо инструкциям и наставлениям не следовал и не собираюсь делать этого впредь, будет для нее сюрпризом.
Действительно, никогда не следовал. И не надо мне, бога ради, талдычить, что все эти правила написаны кровью. Чушь какая, их сочиняют герои паркетных фронтов, чтобы при случае прикрывать ими собственные пухлые задницы и строго спрашивать с нас, до паркета не дослужившихся.
Год назад я огреб жесточайший втык за «грубейшее пренебрежение мерами безопасности и конспирации, поставившее под угрозу проведение встречи с представителем Центра». Я должен был встретиться с чрезвычайным и полномочным посланником руководства, заместителем нашего генерала, Михаилом, в одном кафе в Испании. «Добрый день, дон Мигель» — должен был на чистейшем испанском молвить я — «Мы не отдыхали с вами в прошлом году на Канарах?» «Нет, что вы» — должен был ответить этот самый дон на том же языке Сервантеса и Лопе де Вега, с легким усть-каменогорским акцентом — «В прошлом году я отдыхал на Мальдивах». Вместо всего этого я подвалил к нему и с воплем: «Здорово, Михуил! Как сам?» со всей дури треснул по плечу. Кроме этого, он не забыл указать в отчете, что одет я был как-то не очень по-испански: в драных шортах и черной футболке с надписью: «Я — русский» (на русском, естественно) через всю хилую грудь. Мне потом припомнили все это и многое другое, не менее интересное. Особое возмущение высокого руководства вызвал мой гардеробчик. Робкие отговорки, дескать, выбранное мудрым руководством для нашей встречи кафе, мало того, что принадлежит русскому, но и посещается исключительно выходцами из России, во внимание приняты не были. Мне объявили очередной строгий выговор за «непрофессионализм» и заставили целых три дня слушать лекции о мерах безопасности, конспирации и, заодно, правилах секретного делопроизводства, а потом сдавать по всей этой мути зачеты.
…Я подошел к перекрестку, когда замигал желтый фонарик светофора. Когда загорелся зеленый, рванулся к стоящей в правом ряду крошечной желтой микролитражке, открыл дверцу и уселся рядом с водителем. Автомобильчик взревел, вернее, взвизгнул моторчиком и поехал. Бросил прощальный взгляд на сопровождавших меня. Зрелище того заслуживало.
Вам когда-нибудь доводилось видеть собаку, у которой из-под носа увели сахарную косточку? Потерявшая клиента наружка выглядит приблизительно так же: растерянно и огорченно. Два персонажа с выпученными от удивления органами зрения замерли, как окаменевшие, у пешеходного перехода, один с разинутым ртом, с вытянутой рукой — второй. Метрах в двадцати от этой живописной группы, соблазненных и покинутых, отметился еще один, средних лет азиат. Когда мы встретились глазами, он укоризненно покачал головой. Я, в свою очередь, стыдливо потупился: простите, дескать, дяденька, если чем обидел.
Через четыре квартала автомобильчик свернул налево, и мы оказались в старом городе. Улочки здесь такие узкие, что на них с трудом могут разойтись два человека, так что, если мои друзья задействуют транспорт, хрен он здесь проедет. А мы как-то проскочили и даже бока не оцарапали. Спустились по мощеной булыжником мостовой, свернули вправо, проехали еще немного и оказались у входа в парк. Выскочили из машины, галопом пересекли его и загрузились в стоящий возле автобусной остановки старенький серый «Опель» с умеренно тонированными стеклами. Перед тем, как тронуться, водитель повернулся ко мне, вольготно раскинувшемуся на заднем сиденье, и протянул руку.
— Рад встрече, сэнсэй.
Три года назад я в очередной раз трудился преподавателем в одной интересной учебке, а водитель, невнятной внешности молодой мужик, учился в ней на притворщика. Сэнсэем меня прозвали после ознакомительного занятия по искусству перевоплощения. Тогда, помнится, за полтора часа я умудрился предстать перед ребятами в образе зека, прогрессивного российского политика, чиновника и мента. Напоследок я притворился персонажем из просмотренного ими кунфу-боевика, сурового старого учителя китайского мордобоя. Ребята пришли в полный восторг от увиденного и тут же прозвали меня сэнсэем, хотя правильнее было бы сказать сяньшэн (кит. — учитель). Через месяц-второй они и сами кое-чему научились, схватывали, можно сказать, на лету. И, вообще, способные были парни, жаль, что не доучились: программу закрыли.