У Литвиненко в кабинете, как всегда, присутствовал капитан Коля Максимов, старший его зондеркоманды, молчаливый и на редкость тупой белорус, выполняющий при Таракане роль адъютанта, а когда надо – прислуги за все.
Быстро и невнимательно заслушав данные по разведке, Литвиненко перешел к главному – подошел к сейфу, достал оттуда и разложил на столе большой лист ватмана, изрисованный цветными фломастерами. Решительным командирским жестом предложил офицерам подойти ближе, что они и сделали. Первым оценил графическую часть плана, конечно же, верный Максимов, со всей солдатской прямотой заявивший: «Как красиво». Польщенный автор зарделся, любому художнику приятна восторженная оценка его шедевра. А посмотреть действительно было на что. Батальное полотно а-ля «Нападение янычар на водокачку», Верещагин с его жалким «Апофеозом» и вся военная студия имени Грекова отдыхают и завидуют. Все было гламурненько и по-военному эстетично! Красные стрелки, изображающие действа «наших», синие – противника, любовно прорисованные условные знаки, изображающие расположение лагеря мятежного генерала и окружающую его природу. Хотелось вставить эту прелесть в рамку, повесить на стену и часами любоваться.
Дав присутствующим насладиться прекрасным, великий полководец начал ставить группе задачу. Надо сказать, текст ни в чем не уступал картинке. Так, часовых противника обязательно предписывалось уничтожать, причем обязательно «спецприемами и холодным оружием», разведку «вести постоянно и всеми имеющимися силами», бдительность «ни на секунду не ослаблять», места дневок и ночевок («Он что, нас в многодневный турпоход посылает?» – промелькнуло у Сергея) «тщательно маскировать», и даже пути отхода предписывалось присыпать каким-то «антисобакином» и непременно «путать». Исходя из прослушанного, в лагерь генерала направлялась не группа специального назначения, а сборище чокнутых фредди крюгеров, отлавливающих и пачками уничтожающих часовых, попутно маскирующих места дневок и ночевок и посыпающих спутанные пути отхода «антисобакином» (это, очевидно, против тех собак, которыми, кстати, ни одна из противоборствующих сторон не пользовалась). Интересно же представлял себе товарищ полковник их работу! Любуясь пританцовывающим вокруг стола и тыкающим туда-сюда указкой великим стратегом, Сергей вспомнил картину «Совет в Филях». «Кутузов хренов, еще бы глазик тебе выбить для пущего сходства, а лучше оба», – размечтался Волков. От услышанного даже спать расхотелось, но с каждой минутой все труднее было не заржать во все горло.
Наконец поток красноречия иссяк.
– Есть вопросы?
– Касательно вертолетов...
– Нет у них вертушек, – перебил Сергея Литвиненко, – нет, у меня точная информация.
– Я лично видел две, – возразил Сергей.
– Тебе русским языком говорят, – вскипел начальник. – Прилетели, привезли что-то и улетели. Я точно знаю. Прислали, называется, спецов, разведать ни хрена не могут, всего боятся, да еще и спорят.
Сергей тонкий намек руководства понял, а потому заткнулся. Вообще, план показался ему, мягко говоря, странным. Удивляло в нем многое: и непонятное дробление группы, и намеченные пути подхода. К интересующим объектам (хранилищу горюче-смазочных материалов и парку бронемашин) нужно было выдвигаться зачем-то в разное время и почему-то обязательно через жопу, при этом докладывая о каждом шаге лично Владимиру Никифоровичу. Так, с востока к лагерю генерала вплотную примыкало довольно-таки большое озеро, и с этой стороны лагерь практически не охранялся. Вот бы и подойти по воде, аки посуху, и уйти по ней же, благо крокодилы в озере почему-то не водились. Вместо этого предписывалось выдвинуться к одному объекту джунглями, а ко второму – вообще спуститься со скалы. «Боевиков насмотрелся, командарм хренов, нет бы подумать, как драпать от супостата вверх по почти вертикальной скале, при этом все подряд путая и присыпая. Чему их там, интересно, в академии Фрунзе обучают?»
Все стало предельно ясным. Пельмени – отдельно, глисты – отдельно. Оставалось дослушать весь этот бред сивой кобылы до конца, сказать «есть!» и сделать все так, как учили.
– ... и, наконец, последнее. Выход на связь для доклада каждый час, частоты оговорю позже. Офицером связи при группе назначается капитан Максимов. Выход послезавтра в 23.30.
Да, как говорится, бурные аплодисменты. Полный апофеоз военной мысли. Когда работать, если все время надо докладывать, и о чем, собственно говоря, докладывать, о самочувствии или политико-моральном состоянии? А может, партсобрание провести и зачитать его протокол по громкой связи? Идиотизм... И потом, этот, с позволения сказать, офицер связи. Кого они там связывать собираются? Как говаривал все тот же Саня Котов, «маразм крепчает».
Такие вот мысли бродили в Серегиной голове, когда они с Бацуниным возвращались на базу. Командир всю дорогу молчал, хотя, судя по выражению лица, думал приблизительно то же самое.
Только утром 23 августа несильно контуженный Сергей с раненным в ноги Боксером добрался до базы на реквизированном по дороге джипе. Там он узнал, что несколькими часами раньше железный человек Бацунин, сам здорово раненный, привез в неизвестно где добытом микроавтобусе умирающего Лося. Обоих тут же отправили в местный военный госпиталь (к счастью, там работали советские специалисты).
Боксера перенесли в машину и тоже отправили к врачам. Предлагали поехать и Волкову (тот у него еще вид был), но он отказался. Быстро принял душ, переоделся, проглотил несколько тонизирующих таблеток (последние два дня он, кстати, держался исключительно на них) и отправился допрашивать и убивать Литвиненко.
И было за что. Дело в том, что их группу преследовали и уничтожали в трогательном единении «супербойцы» генерала Бванго, юаровские коммандос и... ребята из зондеркоманды Литвиненко. Правда, особых дивидендов им это не принесло. Поубивали всех, кто там был. Попытался пострелять им в спину и Максимов... Брутальный мужчина Лось просто сломал ему шею.
Первое и главное, что поразило Волкова, когда он приехал в резиденцию главного, – это то, что на плацу никого не было! По территории носились как заполошные советские военнослужащие и что-то кудахтали. Когда Сергей спросил, что случилось, на него набросились, как поляки на Сусанина, и хором поведали о том, что в СССР был путч, но вспучило неудачно, а потому победила демократия. Главный советник уже телеграфировал в Москву свой «одобрямс» (а пока стороны сражались, прикидывался больным, хитрован хренов), после чего велел принести литр очищенной и заперся у себя в кабинете. Главный политрабочий последовал его примеру, комиссары рангом помладше где-то попрятались, одного отловили и, вдруг осмелев, зачем-то коллективом набили морду. Новостей никаких. Родина-мать на связь не выходит, видимо, там все заняты (портфели, небось, делят). Такие-то дела.
В здании, где располагались разведчики, был обнаружен один-единственный изрядно нетрезвый прапорщик. Из его мычания Сергей понял, что о Литвиненко и его нукерах уже несколько дней ничего не слышно и никого это не волнует, когда вокруг такое судьбоносное происходит...