Мы повернулись в сторону позиций морских пехотинцев и наблюдали за ними несколько минут. Снаряды больше туда не падали: значит, это и был наблюдательный пункт чеченских артиллеристов.
– Товарищ майор, у меня еще одна ракета осталась. Куда ее? – крикнул мне сержант с пусковой установки.
И тут я не колебался. Еще когда сделали первый пуск по минарету, я в бинокль увидел на кладбище, на пороге сторожки наблюдателя, за которым мы давно охотились. Он и сейчас смотрел на наши позиции, даже не скрываясь, держась одной рукой за дверь.
– Некрасов, через кусты, по духу, на крыльце сторожки.
– Борис Геннадьевич, где? Где? – затеребил меня за рукав Кушмелев.
Показав ему боевика, мы стали наблюдать за полетом ракеты, которую Некрасов уже запустил. Я не надеялся, что Некрасов сможет провести ракету через кусты, так густы они были. Но сегодня удача была на нашей стороне. Ракета, благополучно миновав ветки, попала в крыльцо и красиво взорвалась, подняв тело духа на воздух и на несколько метров отбросив его за сторожку. Больше мы его там не наблюдали. А танки и автоматчики чеченцев, отступив обратно в деревню, прекратили огонь, и бой сам собою закончился.
…Наступило время прощаться. Вещи отъезжающих вынесли к дороге, и я по просьбе Кушмелева-старшего построил батарею. Павел Павлович встал на середину строя, откашлялся:
– Всегда и всему приходит конец. Заканчивается и наше пребывание. Честно хочу сказать, что мы с Григорием Ивановичем остались бы еще с вами повоевать. Нам понравилось у вас. Понравилось, как вы живете, чем вы живете. Понравилась ваша батарея, ваш крепкий воинский коллектив, понравились ваши командиры, но цель свою мы выполнили: приехали, посмотрели на вас и уезжаем успокоенные и обо всем увиденном обязательно расскажем вашим родителям. Такое же впечатление и у всей делегации в целом за весь полк. Помимо главной задачи – доставить вам посылки и небольшую помощь родины, мы хотели разобраться в ваших офицерах. Мы разговаривали, общались с вами, но больше всего присматривались к вашим командирам. И вот что хочется сказать по этому поводу. Если вы будете слушать своих командиров, выполнять все их требования и указания, то мы уверены, что вы вернетесь домой живыми и здоровыми. Мы убедились, что ваши командиры имеют моральное право вести вас в бой и имеют для этого достаточные знания и опыт. Мы также с Григорием Ивановичем призываем вас не пить. Не пейте эту гадость, никогда водка не доводила людей до добра. Помните, не стоит из-за пяти минут радости приносить горе своим близким. Пьяный человек на различные ситуации реагирует совершенно по-другому, чем трезвый. И последнее: Борис Геннадьевич, наверно, ломает голову над вопросом: знаю я или не знаю, что это он разбил лоб моему сыну. Знаю, Борис Геннадьевич, и не осуждаю. Мы понаблюдали за вашим командиром батареи и решили с Григорием Ивановичем, что передаем ему свои отцовские права. Борис Геннадьевич, если наши дети – а я тут говорю не только от себя, но и от других родителей, – так вот, если наши сыновья не понимают слов, то мы разрешаем настучать им по лицу и другим частям тела. И ничего тут страшного нет, пусть вам лучше морду начистят, но зато вы приедете домой живыми и здоровыми. Только, Борис Геннадьевич, не переборщи: не ломай челюсти, ребра, они дома пригодятся, – по строю прокатился смешок. – Все ваши письма, я обещаю, будут доставлены вашим родным и близким.
Павел Павлович замолчал и уступил место Большакову. Григорий Иванович был лаконичнее:
– Я поддерживаю все, что здесь сказал Павел Павлович.
Настал мой черед, я тоже не был многословен:
– Павел Павлович, Григорий Иванович, можете ехать спокойными. Все, что зависит от нас, офицеров, чтобы сохранить ваших сыновей, будет сделано на сто процентов и даже больше. Я думаю, что та работа, которая была проведена вами с солдатами, не пропадет зря. Наш девиз остается прежним – «Вместе вошли, вместе и вышли». А сейчас разойдись, можно попрощаться.
Строй рассыпался, солдаты и сержанты окружили уезжающих земляков и стали прощаться, а через десять минут со стороны штаба подкатила небольшая колонна с делегацией. Еще несколько минут прощания, и только пыль, медленно оседающая на дорогу, и исчезающие машины на окраине Гикаловского напоминали об ушедших. Из-за автобусной остановки вышел Явлинский, он там стоял, не мешая прощанию. У него все нормально. На позиции упало в общей сложности двадцать снарядов, но никого не задело. Я же в свою очередь рассказал о чеченских корректировщиках.
До вечера солдаты грустно бродили по расположению, а потом ночное дежурство и предпраздничный день все расставили на свои места. После завтрака Кирьянова вызвали в штаб, где он оказывал помощь политработникам в организации небольшого праздничного концерта. Там же ему по секрету сказали, что его и еще нескольких военнослужащих наградят медалями. Группировка выделила двадцать советских медалей и разрешила командиру полка наградить военнослужащих своим решением.
К вечеру погода стала портиться, повалил мокрый снег, который тут же таял, а часа в три ночи ударил морозец – градусов пять. Все замерзло. Небольшой ветерок шевелил ледяными ветками, и от этого отовсюду слышался тихий стеклянный звон. Время от времени я запускал из ракетницы ракету и несколько секунд мог наблюдать красивое зрелище: белый снег, покрывший землю, склонившиеся подо льдом ветви деревьев, и все это блестело, переливаясь разноцветными бликами, в свете ракеты. Было промозгло и холодно. Но, несмотря на холод и сырость, меня не покидало предпраздничное настроение.
Поставив задачу не ослаблять наблюдение, я пошел к морпехам. Прошел по мосту (кстати, единственный целый мост и самый короткий путь, через который техника боевиков могла из Грозного прорваться в Чечен-Аул), обороне его я уделял особое внимание. Перейдя мост, свернул влево, вдоль арыка прошел метров четыреста и подошел к зданию поливочной станции, где располагался командный пункт старшего лейтенанта Явлинского. Здесь все уже было готово – стол был накрыт, и ждали только меня. Витька Явлинский тоже постарался. На столе стояла кастрюля с ухой. Рыбу добыли тут же в арыке, глушили ее гранатами, и я даже подумать не мог, что в арыке водится такая большая рыба. Много было мяса и других продуктов. Ну, и все тот же коньяк.
Вчетвером мы весело расселись за столом. Алексей Иванович достал свою медаль, полученную на торжественном собрании, и положил ее в кружку. Я же наполнил ее только наполовину. Конечно, ее нужно было бы по традиции наполнить до краев, но учитывал, что мы на войне и напиваться нельзя. Другим я налил граммов по пятьдесят.
Я встал:
– Алексей Иванович, поздравляю тебя с первой правительственной наградой и желаю тебе, чтобы она не была последней.
Кирьянов встал, поднял кружку, обеспокоенно заглянув в нее, и тоскливо поглядел на нас. Я его понимал: он очень мало пил и даже полкружки выпить для него было проблемой. Но традиция есть традиция. Я кивнул ему:
– Давай, Алексей Иванович. Давай, дорогой.
– Товарищи офицеры! Представляюсь по случаю награждения правительственной наградой, – замполит произнес стандартную формулу, сильно выдохнул воздух, поднял кружку и мелкими глотками стал пить коньяк. После того, как коньяка не останется, он ртом должен выловить в кружке медаль. После этого считается, что медаль обмыта.