– Я знаю, – угрюмо сказал Юра и, оправдываясь, добавил: – Извините, я думал, вы о Павле Андреевиче…
– Так чего ж ты, голова-барабан, невеселый? Ведь это ж тетка твоя! Родная! Мамина сестра! Вот приедет она сюда, заберет тебя к себе. И все! И кончится твое сиротство!
– А как же вы? Павел Андреевич, Федор Петрович, Наташа?
Ком подступил к Юриному горлу, он никак не мог закончить. Красильников обнял его, прижал к себе.
– А куда мы денемся! – наигранно бодро и весело сказал он. – Война скоро кончится, и мы снова встретимся.
Но Юру не успокоили эти слова. После того как они расстались, Юра еще долго рыдал в подушку. Ну почему они, в сущности хорошие люди, так ненавидят друг друга? Вот Павел Андреевич – прекрасный человек, но он – красный, и Семен Алексеевич – красный, а Владимир Зенонович Ковалевский – белый. И папа был белый. Но он, Юра, их всех любил и любит. Почему они готовы стрелять один в одного, убивать?..
Поздно вечером Красильников собрался в дорогу. Зашел в комнату, поглядеть на «воспитанника». Юра сделал вид, что спит. Сдержал себя – не маленький, чего сопли распускать.
Потом он вскочил с постели, подбежал к открытому окну и слышал, как Красильников разговаривает с солдатом:
– Так что, служивый, аппарат в полном порядке, следи строго, чтоб не навредил кто. По этому маяку все корабли на Севастополь идут. Вражину не прозевай!
– Понимаем, – отвечал ему солдат. – Если какой большевик объявится… У меня они батьку с маткой порешили, как куркулей… Так получилось, господин мастер, что хлебца мы пудов двадцать в подполе припрятали. Свой хлебец, не ворованный. А все равно… Так что я знаю, что с большевиком сделать.
– Молодец, – отвечал Красильников уже издали.
И еще долго слышал Юра его шаги, пока их не заглушил шепот набегающих на гальку волн…
Легко шагая по плоской «Новой Земле» – так называлась местность от маяка до развалин древнего Херсонеса, – Юра забрел в верховья Казачьей бухты, где любил сиживать иногда на узкой перемычке, наблюдая с обеих сторон море и чувствуя себя первооткрывателем, одним из древних греков, которые два тысячелетия назад осваивали эти земли, казавшиеся им северными, холодными.
К удивлению Юры, в обычно пустующей бухте, на маленьком островке с древними развалинами, который при северном ветре весь затапливался водой, сидела девчонка. Юра, как был в холщовых, кое-как перешитых Федором Петровичем из старой робы штанах, плюхнулся в воду и в два-три маха подплыл к острову. Ему хотелось прогнать непрошеную гостью.
– Вы хорошо плаваете, – звонко и доброжелательно сказала девчонка, и эти слова и, главное, тон, с каким они были произнесены, пригасили благородный гнев властителя бухты. – А я вон там вброд перешла. Там по колено.
Стоя по пояс в воде, Юра поднял голову, но рассматривать девчонку не решился. Он только понял, что она примерно его возраста, у нее длинные ноги, выглядывающие из-под купальной юбки, и загорелое лицо со светлыми волосами. Просыпающееся в нем мужское чутье мгновенно подсказало ему, что она очень красива, и это еще больше убавило прыти.
– Вы Юра? – спросила девчонка.
– Ну допустим. А ты откуда знаешь?
– Знаю. Федор Петрович сказал… А знаешь, кто я?
– Ты? – Юра посмотрел на ее лицо, на развевающиеся на ветру волосы, набрался храбрости и с улыбкой сказал: – Ты Керкинитида.
– Это кто? – поинтересовалась девчонка.
– Древнегреческая богиня.
– Керкинитида?.. Мне нравится, – сказала девчонка.
– Откуда ты явилась? – спросил Юра, выбираясь на берег.
– Выходит, из Древней Греции. Иногда я посещаю эти места, но ненадолго. – Она приняла предложенную Юрой игру. – А вы, мальчик, рыбак?
– Рыбак. Раз ты из Древней Греции и бываешь здесь лишь иногда, хочешь, я покажу тебе что-то интересное?
– Хочу.
– Пошли! – Он бросился в воду, она – за ним, и вскоре они выбрались на берег у небольшой скалы. В расщелине, тут же, он указал ей на три небольшие каменные плиты, сложенные в виде столика.
– Это – жертвенник, – понизив голос, таинственным шепотом произнес Юра. – Здесь когда-то был храм… Прочти вот здесь надпись.
Она коротко насмешливо взглянула на Юру, склонилась к одной из плит.
– «Ди-о-нис», – прочла она и повторила: – «Дионис». – Я учила древнегреческий. И про храм этот когда-то читала.
Юре, похоже, не удалось удивить девчонку. Но у него еще было кое-что в запасе.
– Смотри! Вот эти камни наверху, видишь, они гладко стесаны. Это – бывшие колонны. Они рухнули… А это – остатки стены… А вот этот продолговатый хорошо обтесанный камень – пьедестал. Здесь находилась первая гавань, названная греками Прекрасной. А на берегу была площадь, и на ней, может вот на этом самом месте, граждане города произносили удивительную клятву…
Юре уже из хвастовства захотелось продекламировать эту клятву, которую когда-то пересказал ему Павел Андреевич:
– «Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими, героями, владеющими городом, территорией и укреплениями херсонессцев, что я всегда буду единомышлен о спасении и свободе государства и граждан и не предам Херсонеса, Керкинитиды, Прекрасной гавани…» Еще и дальше есть, только я не запомнил…
– Лиза! Елизавета! – раздалось откуда-то из-за камней. Девчонка состроила гримасу досады:
– Часы пробили двенадцать. И волшебство развеялось… Вы не рыбак, а я не Керкинитида, а Елизавета. Для вас – Лиза…
Женщина появилась на тропинке.
– Не просто Лиза. Я – ваша двоюродная сестра. А женщина, что идет к нам, – ваша родная тетя, а моя мама. И зовут ее Ольга Павловна… Мама говорит, что вы ее должны помнить.
Невысокая полноватая женщина с добрым округлым лицом подошла к ним.
– Лиза! Юра! Я вас уже целый час здесь ищу! – Она дотронулась до мокрой Юриной головы, словно убеждаясь, что перед нею действительно ее племянник Юра Львов, и лишь после этого стала, рыдая, обнимать его.
– Мама! Ну мама! – успокаивала Ольгу Павловну Лиза.
– Господи, какая радость!.. Юра!.. Юр-pa! Как все ужасно… мама… Михаил Аристархович… Господи, я так долго тебя искала!..
Она отстранилась от Юры, оглядела его.
– Ты совсем большой, я с трудом тебя узнаю! Впрочем, это из-за этой мерзкой одежды. – Она вновь стала обнимать и целовать его. – Ну, ничего, все теперь позади! Все! Твои мытарства кончились!..
Они присели на камешках на берегу залива, и Ольга Павловна сказала: через час за ними приедет извозчик, и поэтому Юре следует быстро собраться, и они отправятся в Александро-Михайловку, и что теперь он будет жить у них и учиться.
Юра понимал, что ему следует ждать больших перемен в жизни. И утешал он себя лишь тем, что все это произойдет не так скоро. Но вот это произошло. Уже через час он должен будет покинуть и Федора Петровича, милого и доброго угрюмого старика с вечно дымящейся под носом цыгаркой, и маяк, и Казачью бухту, и Херсонес – словом, все, к чему он уже привык, с чем сроднился. Это было, пожалуй, единственное место, куда могли и должны были прийти Павел Андреевич, и Красильников, и Наташа. Он верил в то, что они придут. Если же он уедет отсюда, то почти наверняка никогда больше не увидит никого из них.