– А почитай, что ваш Ленин пишет членам Совета труда и обороны. – Задов указал на синий, испечатанный «ундервудом» листок.
«…Войскам Кавфронта идти пешком через всю Украину, рассчитав маршрут так, чтобы в каждую волость (из 1900 приблизительно волостей Украины) заходили дважды, через определенный промежуток времени, сначала конная, потом пешая часть для выполнения следующих задач:
а) сбор продовольствия (по разверстке);
б) оставление на месте, то есть в каждой деревне, под охраной местных крестьян и под ответственностью двойного (против разверстки) запаса продовольствия (ссыпанного в амбары, в дома попа, помещика, богача и т. п.);
в) составление (и проверка) списка “ответственных крестьян” (из местных богачей – по степени наибольшего богатства выделяются 5—20 % и т. д. хозяев на каждое село, смотря по его величине).
“Ответственные крестьяне” лично отвечают за выполнение продовольственных и других заданий власти. За неисполнение – расстрел…»
Задов внимательно наблюдал за Кольцовым, пока он читал этот документ, в котором чувствовалась рука автора, его дотошность и предусмотрительность.
– И знаешь, кто нам принес эти документики? – спросил Задов, нехорошо усмехаясь. – Казаки из кавкорпуса Думенко. Они перешли на нашу сторону. А сам Думенко и часть его штаба расстреляны в Ростове… Вот тебе и родоначальник пролетарского казачества!
Кольцов чувствовал: еще немного – и с помощью несокрушимых аргументов Задов одолеет его. И тогда Павел не сможет диктовать свои условия. Да, паршивые фактики. Революция не пошла по пути красных роз и алых бантов. Все вылилось в дикую междоусобную схватку, в которой все чаще звучит одно слово – «расстрел». А какое еще во время полной свободы может быть наказание? Тюрьмы разрушены. Штрафы? Чем? Деньги ничего не стоят. Выговоры по служебной линии? Смешно. Вот вам обратная сторона полной свободы, нерегламентированности в обществе: обесценивание жизни. У человека уже нечего отобрать, кроме его собственного существования.
– Весной, когда мы Деникина разбили, половина войска у батьки ушла в красные, другая половина вымерла от тифа, – продолжал наседать Задов. – У Махно оставалось пятьдесят конников да три тачанки. Это – от шестидесяти тысяч! Если бы большевички не начали зверствовать на селе, вся бы махновщина затихла, как костер под дождем. А сейчас у нас опять сорок тысяч, да пулеметов на тачанках не меньше, чем шестьсот, да семь батарей. И я, Задов, должен отдуваться, вас выручать?
Павел понял, что «вычислить» Задова среди агентов Блюмкина было еще не самой сложной задачей. Задов сам как могучий таран, прошибающий стены крепости, и его нельзя просто заставить, запугать, шантажировать. Его надо убедить.
– Лев Николаевич, – негромко сказал Кольцов и постучал пальцами по прочитанным им приказам и распоряжениям, – эти бумажки – плохие бумажки, неумные, кто бы их ни писал… Но ты вспомни, где они написаны? В Москве, в Петрограде, где люди мрут от голода, где распухшие дети, где крыс и кошек съели… Страна разорена, хлеба просит, хлеба! Уже не просит, а требует: или ты не дашь хлеба и я помру, или я возьму хлеб через твой труп. Вот так стоит вопрос. А у Махно мужички, между прочим, вовсе не бедненькие. Батько давал им грабить вволю. Кто немецкие колонии жег и хлеб вывозил? Он что, заработанный был, хлеб? Кто латифундии разорил и все добро перевез в свои амбары? Кто дважды, трижды грабил Екатеринослав, Александровск, Павлоград, сотни мест? И все к себе во двор. Большевички плохи? А кто, кроме них, защитит страну? Польша уже ухватила половину Украины – кто воюет с Польшей? Если Врангель победит, весь юг, весь Донбасс отойдет к французам. Кто с Врангелем борется – не большевики? Бакинская нефть у кого? У англичан. Что, Махно изгонит англичан и вернет нефть? По мне, так, несмотря на тысячи глупостей, которые сделали большевики, только они восстановят страну, наведут хоть какой-то порядок, начнут мирную жизнь…
Пришла очередь Задову задуматься.
– У меня два класса хедера, – сказал он. – Голову поломаю, а ответа не найду. Только будущее и рассудит, кто там лучше думал… – И рассмеялся, на этот раз не криво и с сипом, а громко, обнажив свои белые зубы. – Дурной я какой-то еврей, ей-богу. Все умные к большевикам подались. Там сила, я понимаю. А я все при батьке. Видно, при нем и останусь до конца. А может, вы, большевички, меня переделаете?.. [6]
– Переделаем, – сказал Кольцов. – Нам, большевичкам, ничего не остается, как идти до конца, и тебя, Задов, мы прихватим с собой… Пригодишься!
– Какой ты уговористый! – буркнул Левка. Он встал во весь свой рост, доставая макушкой до матицы на потолке. – Жаль, не успели тебя хлопцы расстрелять, мне мороки не было бы…
– Другой бы пришел, – заметил Кольцов. – Уж лучше я, Лева.
– Это, конечно, почетнее, – согласился Задов. – Сам полномочный комиссар улещивает…
Он походил по глиняному полу – походка была неслышной, только пламя в плошке металось, встревоженное движениями массивного тела. Остановился против Кольцова.
– Вот что, комиссар, – сказал Задов с определенной решительностью. – Не затем же ты пришел сюда, жизнью рискуя, чтоб мои байки послушать. И не союз Махно с Деникиным вас там интересует. Так что давай не морочить друг другу голову. Говори, что вам от меня надо. Не знаю только кому: Троцкому, Дзержинскому или вам с Блюмкиным.
– Республике, Лева, – сказал Кольцов. – Она ведет сейчас войну на три фронта: с поляками, Врангелем и с вами… Трудновато для Республики!
– Это точно, – согласился Задов.
– Нужна твоя помощь.
– Что я могу?
– Махновские разведчики бродят вокруг Харькова. Зачем? Какой план? Наши штабисты задумались.
– Недурные у вас штабисты сидят, – восхитился Левка. – Не зря задумались… Батько хочет крепко прогреметь. Чтоб дела его были слышны по всей Украине, а также по всему свету. Недаром представители нашего культпросвета есть уже в Италии, Франции, Испании…
Задов не мог скрыть гордость.
– Так вот, Лев Николаевич! Просьба…Троцкого или Дзержинского, какая тебе разница. Просьба сделать все, чтобы Махно не реализовал этот свой план. Слишком много сил мы сейчас отвлекаем на Махно.
– Ты со мной так говоришь, как будто я и есть Нестор Махно. У него уже все готово. Мужик он упрямый.
– Думай, Лева! Это очень важно! Это так важно, что к тебе послали не просто связного, а полномочного комиссара. Это так важно, что я согласился рискнуть своей жизнью.
– Вот о твоей жизни я в аккурат сейчас и думаю. И пока не очень представляю, как я у батьки твою жизнь выпрошу. А про то, чтобы отменить выступление на Харьков, я не думаю. Батько давно операцию разработал. Сколько трудов вложил… Для него главное – слава.