— Миа, не говорил ли ваш отец, что опасается кого-то на работе? Например, покупателя или кого-то еще?
— Нет, мой отец был очень сдержанным. Он не говорил дома о работе.
— Ему нравилось жить в Лос-Анджелесе?
— Нет, не думаю.
— Почему?
— Он хотел уехать домой, в Китай, но не мог.
— Почему?
— Потому что когда уезжаешь, уже никогда не возвращаешься. Они уехали, когда должен был родиться Роберт.
— Вы хотите сказать, что ваша семья уехала из Китая из-за Роберта?
— В нашей провинции можно иметь только одного ребенка. У них уже была я, и мать не хотела отдавать меня в сиротский приют. Но отец хотел сына, и когда мать забеременела, мы переехали в Америку.
Босх не знал всей специфики китайской политики в отношении контроля за рождаемостью, но был осведомлен о ней в общих чертах. Это был план сдерживания роста населения, приведший к тому, что особо приветствовалось рождение мальчиков. Новорожденных девочек часто отправляли в приют, а то и куда похуже. Вместо того чтобы отказаться от Миа, супруги Ли предпочли покинуть страну и перебраться в США.
— Значит, ваш отец постоянно сожалел о том, что не смог остаться с семьей в Китае?
— Да.
Босх решил, что собрал достаточно сведений по этому вопросу. Он раскрыл папку и вынул оттуда распечатку изображения неизвестного мужчины с видеодиска. Положил его перед девушкой.
— Кто это, Миа?
Прищурившись, она стала всматриваться в зернистую картинку.
— Это он убил моего отца?
— Пока не знаю. Вы уверены, что не узнаете этого человека?
— Уверена. Кто он?
— Мы скоро выясним. Ваш отец говорил когда-нибудь о триадах?
— О триадах?
— О том, что вынужден им платить.
Этот вопрос ее заметно разволновал.
— Я ничего об этом не знаю.
— Вы ведь говорите по-китайски?
— Да.
— Вы никогда не слышали, чтобы ваши родители это обсуждали?
— Нет, не было такого.
— О'кей, Миа, тогда, думаю, мы можем на этом закончить.
— Могу я отвезти свою мать домой?
— Как только детектив Чу закончит с ней беседу. Как по-вашему, что будет теперь с магазином? Им будут заниматься ваши мать и брат?
Она покачала головой:
— Я думаю, его закроют. Моя мать будет работать в магазине моего брата.
— А вы, Миа? Для вас при этом что-нибудь изменится?
Наступила долгая пауза. Миа молча размышляла над вопросом Босха, так, словно еще не думала о каких-либо переменах в сложившемся образе жизни.
— Не знаю, — промолвила она наконец. — Возможно.
Тем временем в другой комнате для допросов Чу уже закончил свою беседу с миссис Ли. Роберт Ли так и не появился. Феррас же сказал, что тот позвонил и сообщил, что не сможет отлучиться из магазина, поскольку заболел его управляющий.
На два часа было назначено вскрытие. Проводив обеих женщин до дверей лифта, Босх взглянул на часы и решил, что еще успеет съездить в Сан-Фернандо поговорить с сыном убитого и затем, в соответствии с графиком, попасть в ведомство судмедэксперта. Тем более что ему не обязательно было присутствовать у патологоанатома на предварительных процедурах.
Было решено, что Феррас останется в отделе, чтобы поработать над пришедшими из лаборатории данными судебной экспертизы, а Босх и Чу отправятся в Сан-Фернандо и поговорят с Робертом Ли.
Босх сидел за рулем своего старенького, намотавшего уже двести двадцать тысяч миль «краун-вика». Кондиционер работал, но лишь едва-едва. По мере их приближения к Сан-Фернандо температура неуклонно возрастала, и Босх жалел, что, садясь в машину, не снял пиджак.
Чу первым нарушил молчание, доложив, что миссис Ли подписала свои свидетельские показания и ничего больше к ним не прибавила. Она не узнала человека с видеодиска и утверждала, что ничего не слышала о платежах триаде. Затем Босх изложил то, что сумел выудить у Миа-линь Ли, и попросил Чу рассказать о традиции, согласно которой взрослая дочь должна находиться дома и ухаживать за родителями.
— Это судьба китайской Золушки, — пояснил Чу. — Она сидит дома и занимается стряпней, уборкой и прочими домашними делами. Практически выполняет роль прислуги при своих родителях.
— Они не хотят, чтобы дочери выходили замуж и уходили из дому?
— Конечно, не хотят, приятель, — это же дармовая рабочая сила. С какой стати им хотеть, чтобы дочери вступали в брак? Тогда придется нанимать и служанку, и повара, и шофера. А так они все это имеют в одном лице и бесплатно.
После этого некоторое время Босх вел машину в молчании, размышляя над жизнью, которую ведет Миа-линь. Вряд ли со смертью ее отца как-то изменится характер семейных отношений. Ведь все равно надо будет заботиться о матери.
И тут он вспомнил еще кое-что.
— Она сказала, что семья, по всей вероятности, теперь закроет магазин и будет держать только один — тот, что в Сан-Фернандо.
— Та лавка все равно не приносила дохода, — обронил Чу. — Возможно, удастся продать ее кому-то в том районе и выручить немного денег.
— Для почти тридцати лет трудов не очень-то впечатляющий итог.
— Судьбы китайских иммигрантов не всегда складываются счастливо, — заметил Чу.
— А вы, Чу? Вы добились успеха?
— Я не иммигрант. Иммигрантами были мои родители.
— Были?
— Моя мать умерла молодой. Отец был рыбаком. Однажды его баркас вышел в море и не вернулся.
Босха поразила та небрежная, прозаичная манера, в которой Чу поведал ему свою семейную трагедию, а потому он сосредоточился на управлении автомобилем. Ситуация на дороге была сложной, и им потребовалось сорок пять минут, чтобы добраться до района Шерман-Оукс. Магазин «„Фортуна“ — напитки и деликатесы» находился на бульваре Сепульведа, в одном квартале к югу от бульвара Вентура. В общем-то это был довольно престижный район многоквартирных домов и кондоминиумов, примыкающий к фешенебельным резиденциям, расположившимся на склоне холма. Это было весьма удачное место для торговой точки, но, похоже, с парковочными местами вокруг него не все было отлажено. Босх с трудом отыскал свободное местечко у пожарного гидранта. Он опустил солнцезащитный щиток с прикрепленной к нему карточкой, снабженной полицейскими опознавательными знаками, и вышел из машины.
Ранее, по дороге в Сан-Фернандо, Босх и Чу разработали план действий. Оба не сомневались в том, что если кто-то, кроме старого Ли, и знал о платежах триаде, то скорее всего это был его сын и партнер по бизнесу Роберт. Почему он не признался в этом накануне, оставалось главным вопросом.