— Вот, — повел рукой Суворов, — прошу любить и жаловать — Надежда Прохоровна. А это Татьяна Валерьевна и Марина Тарасовна.
Молодуха проглотила кусок яблока и кивнула, Татьяна Валерьевна продолжила хмуро разглядывать столичную визитершу.
Сергей Карпович почувствовал себя неловко. Покосился на Надежду Прохоровну… Та откровенных комментариев лицом не делала, но внутренне недоумевала — обмельчала российская деревня, что ли? Раньше, в какой дом ни зайди, везде редкому гостю рюмочку предложить норовят, припасы на стол мечут, разговором радуют, от чая и вовсе не отвертеться — обидишь! Ходишь потом по деревне, как полный самовар, в животе булькает.
Нынешние сельчане смотрят так, словно к ним продразверстка заглянула. За последним тюком соломы: не отдашь — раскулачат!
Пауза становилась совсем уже неловкой. Фельдмаршал поднял брови вверх, сказал смущенно:
— Та-а-ак… А сам-то где?
— В поле, — лаконично ответила старшая Сычиха, подумала и добавила: — Мама Галя в огороде.
— А Дениска, значит, на работе? — продолжил «беседу» пенсионер Суворов.
— Естес-с-ственно, — нечленораздельно прошепелявила Маринка.
— А Надежда Прохоровна у нас столичная знаменитость, — не терял надежды почтовик, — про нее в газетах…
— Знаем, — оборвала гостя старшая Сычиха. — Вчера Пантелеевна забегала — хвасталась…
— Ах вот как… — вконец смутился Фельдмаршал. «Разговор» категорически не складывался. Паузы висели по двору пыльной паутиной. — Мы в общем-то вот зачем заглянули… Не знаете, где баба Глаша?
— А чего она тебе сдалась? — прищурилась Татьяна Валерьевна.
— У меня к ней несколько вопросов есть, — вступила «столичная знаменитость», пока Фельдмаршал не выдал военную тайну относительно фиолетовой юбки. В принципе, Надежда Прохоровна могла бы отделаться незначительной фразой «поздороваться хотели», но больно уж нескладно развивалось знакомство, больно странно вели себя новорусские фермеры…
Мать задрала голову, адресовав дочери тягучий многозначительный взгляд, и та, сбросив с губы прилипшее яблочное семечко, ответила:
— Отец утром в город свез. Зуб у бабы Глаши разболелся. Племянник потом ее назад привезет. — Подняла глаза к небу. — Может быть, сегодня. Может быть, завтра. Мы Бурана и кур покормим.
Пока двор продолжил зарастать пыльной недружелюбностью, младшая Сычиха догрызла яблоко, трудолюбивый внук выломал из самосвала дверцу и прищемил в старании палец — бабка Таня бросилась его утешать…
— Ну, мы пойдем? — сконфуженно предположил Суворов.
— Дядя Сережа, а конфетку дашь? — пропищал у его ноги старший внучок Сычей. Просительно раскрыл голубые глазенки…
— А? — Карпыч растерянно ударил себя по нагрудному карману, извлек из него пару ярких карамелек в прозрачных обертках и протянул мальчонке: — Угости Виталика, — пробормотал рассеянно, погладил мальца по русой голове и посмотрел на бабушку Губкину такими по-детски обиженными глазами, что у той сердце от расстройства зашлось!
Если так пойдет, скоро как в загранице соседей через забор по мобильникам предупреждать будем: «Через минуту зайду за спичками, Матрена»!
Надежда Прохоровна повернулась к обществу спиной и проговорила почти не ядовито:
— Всего хорошего.
— И вам не хворать! — захлопывая дверь за спиной Суворова, «любезно» вторила старшая Сычиха.
Отойдя от ворот на несколько метров, Фельдмаршал высоко вздернул плечи и раскинул ладони:
— Ничего не понимаю… Что с Сычами? Какие-то озлобленные…
— Не бери в голову, Карпыч, — расстроенно буркнула Надежда Прохоровна, которую на самом деле негостеприимный настрой односельчан золовки задел за живое. — Пусть их.
Суворов понуро зашагал к Матрениному дому, недоуменно вертя круглой головой в белой кепочке:
— Ничего не понимаю… Вчера в гости не пришли… Сегодня двери на запоре… Что происходит?..
— А то, — проворчала баба Надя. — Убийство на деревне, тут станешь подозрительным и двери запирать начнешь — нечего в эдакое время детям на улице делать.
— Надежда Прохоровна, я вас умоляю! — притормозил шаг Фельдмаршал. — Чтобы старший Сыч на бесплатное угощение не явился?! Не было такого! Только свистни — вся семья в сборе за столом сидит, ложки наготове держит. Сыч — товарищ экономный, никогда на дармовщинку поужинать не откажется!
Надежда Прохоровна повернулась всем телом к остановившемуся почтовику, пристально на него поглядела:
— А скажи-ка, Карпыч… Дениска с Федькой когда на рыбалку ходил — на вечерней зорьке после работы в пятницу, или уже на утреннюю, в субботу, вставал?..
Сергей Карпович разинул рот, собираясь ответить по существу вопроса, потом догадался, к чему сей вопрос задан, и ошарашенно захлопнул рот на несколько секунд:
— Вы думаете… — указательный палец почтовика метнулся за спину, указывая на дом убиенного Мухина, — вы думаете… тот отпечаток сапога на плексигласе… Денискин?!
— Не знаю, — выразительно поднимая брови, заметила баба Надя. — Подумай сам — много ли в деревне мужских сапог такого размера?
Фельдмаршал показательно подумал. Но не долго.
— Так у Дениски алиби, — пробормотал недоуменно.
— Которое ему семья дала, — возразила Надежда Прохоровна и потопала вперед. — Надо в Сельцо к Кузнецову съездить, — сказала, не оборачиваясь. — Узнать, чего милиция нарыла, какие новости, вопросов — тыща. Отвезешь, Карпыч?
— Отвезти-то отвезу, только не сейчас, — заторопился за москвичкой Суворов. — Кузнеца надо в обеденное время ловить, сейчас он может свой околоток объезжать.
— Отловим, — уверенно заявила Надежда Прохоровна, промаршировала мимо Матрениной калитки и, удивляя Карпыча решительной скоростью хода, свернула на тропку к дому Павлова, стоявшего немного обособленно от соседей по улице. Участок парамоновского новосела никак не соприкасался с соседними, с обеих сторон его обтекали извилистые тропки, ведущие через поле к лесу, хороший крепкий забор огораживал Германа Аркадьевича от любопытных взоров. Дом также подчеркивал свою изолированность, не становясь в одну линию со всеми подряд, был как бы немного утоплен в глубине улицы…
Догнав Надежду Прохоровну, Суворов зашагал с ней вровень, бросил взгляд вперед и только тут понял, почему столичная сыщица внезапно заторопилась к владениям соседа, прозванного на деревне Черным. По «главному проспекту», со стороны дороги на бетонку, быстро шел Герман Аркадьевич. Он смешно переставлял длинные журавлиные ноги, сцепив за спиной руки и опустив голову; полы длинной черной рубашки трепал свежий ветер с озера, в сандалии набивался песок. Герман Аркадьевич шагал отрешенно, задумчиво, но быстро.
Надежда Прохоровна полным ходом подлетела к скамеечке у высоких глухих ворот, стремительно опустилась и тут же приняла расслабленный вид: давно сижу, соседа поджидаю. Затем постучала по скамейке ладошкой, приглашая Фельдмаршала пристроиться рядышком.