Глафирин двор отлично охраняет бесноватый пес Буран. Сегодня, переговорив приватно с Дениской, Надежда Прохоровна узнала, что Федька таскал Глафириных курей не ночью, а потихоньку на вечерней зорьке, поскольку знал прекрасно: соседка пересчитывает пернатых утром, когда поочередно из курятника выпускает — куры у нее только по двору гуляют, на улицу не бегают. Потому и грешила Терентьевна исключительно на почтальонского Гавроша, что сделал подкоп под забором. Днем Буран на привязи сидит, ночью по всем угодьям носится, никакого человеческого вора к забору близко не подпустит.
Итак, учитывая отменного зубастого охранника, вернемся к главному вопросу — зачем Глафира отправилась ночью к чужим кроликам?
Решила отомстить Карпычу за пропавших кур и увести ушастого? Прокралась потихоньку к клеткам… Попалась на месте, перепугалась Карпыча с фотоаппаратом и убежала сломя голову.
Могло быть так?
Могло. И если помыслы Глафиры были не честны, можно на спор биться — разговаривать с орденоносицей абсолютно бесполезно. Ни за что старушка не признается, что лазала к соседу живность воровать. Стыдоба же! На старости-то лет… Надежда Прохоровна Глафиру маленько знала — та всегда упертой теткой была, завсегда на своем до последнего стояла, даже если не права была. Только раздражалась да злилась, если больше напирали… Любила, чтоб ее слово всегда последним на застольях было.
К Глафире просто так не подобраться, вспоминая одно из последних застолий в Парамонове, взгрустнула баба Надя. В то время, помнится, народ массово рванул на волю из рядов компартии, упертый член КПСС Глафира Иванова уверенно предрекала скорый крах капитализма и всеобщее торжество коммунистической идеологии. Сама без пенсии два месяца сидела, зарплату по полгода задерживали… но разве ж это доказательство?! Это — происки завистников из мировой буржуазии!
Упертая тетка Глафира Терентьевна. К такой ни с каким хитрым вопросом не подъехать, а в лоб идти — нечего и думать! Если неделю назад ни в чем не призналась, устоит и нынче. Сегодня днем Надежда Прохоровна видела, как бабу Глашу с чуть опухшей после неудачно удаления коренного зуба щекой привез из города семейный племянник на машине. Сейчас от бабы Глашиной баньки дымком потягивает — племянник с женой париться направились, так что идти с визитом не ко времени.
«Прогуляться, что ли, просто? — подумала Надежда Прохоровна. — Чего в духотище-то сидеть, когда на улице — погоды?..» Сложила в стопочку фотографии, поправила на спящей Матрене одеяльце и вышла из дому. Авось обдует голову ветерком и свежая мысль появится… Не хочется Матрену оставлять в деревне, где нераскрытое убийство над дворами топором висит. Тут надо расстараться, помочь сельчанам.
Гулять по «прошпекту» Надежда Прохоровна не пошла, протопала через огород к задней калитке. Вышла на узкую тропинку, вьющуюся по задам участков, поглядела из-под ладони на гладкую озерную равнину… Красота. Никаких заграничных курортов не надобно с такими вот красотами: тут тебе и простор, и воздух, и плеск волны… Отдыхай в тишине, пока дела ни призовут…
А какие дела у пенсионеров? В огороде в охотку поковыряться да с кумушками побеседовать.
За гостьей увязался Полкан, шмыгнул в приоткрытую дверку. Надежда Прохоровна свистнула песику — не убегай далёко! — и пошла по едва заметной, плохо протоптанной тропке к дому Мухина. Хотела еще раз оглядеться на месте, может быть, даже внутрь войти — вдруг и появится какая-то догадка?
…Траву вдоль деревянных штакетников сельчане скашивали — береглись пожаров, и в дело употребляли: Суворов на подстилку для кроличьих клеток, Сычи для крупной рогатой живности. Приятно гулять по ухоженным задам деревни Парамоново, где заросшим остался только островерхий холмик, издревле сложившийся из собранных с поля камней. Полкан помчался именно туда, нырнул в высокий бурьян, тявкнул громко и пропал из виду.
Надежда Прохоровна снова сложила руку козырьком надо лбом, поглядела на выставленную за забор Глафирину баньку: вроде бы не парятся уже. Дверь на деревянную щеколду с наружной стороны закрыта, на гвоздике у косяка висит когда-то черный, но уже выцветший под солнцем до мутно-серого цвета халат, пара мочалок просушиваются. Еще влажный жестяной тазик на лавочке к стене прислонен.
Видать, управились уже Глафирины гости. Но домой не уехали — Буран еще привязан на короткий поводок, погавкивает недовольно со стороны крыльца. Наверное, племянник с женой дома чай пьют, в обратную дорогу собираются.
Надежда Прохоровна прошла мимо холмика, собралась уже открыть калитку на огородик Мухина да свистнула Полкану — нарвется еще пустобрех на гадюку в траве, прогретые заросшие камни самое змеиное место и есть!
Но пес не отозвался. Возился увлеченно на одном месте, и выглядело это место небольшой проплешиной в довольно равномерной поросли бурьяна. Как будто внушительный булыжник, поднятый с поля, в травяную середку угодил.
Или и не булыжник вовсе…
Надежда Прохоровна осторожно — помня о змеях! — подошла к пышной зеленой шапке на каменном бугорке, привстала на цыпочки, вытянула шею…
Матренин охранник озабоченно обнюхивал некую пыльную розоватую тряпочку. Утыкался носом в рыхлую узорчатую ткань, ворчал…
Вид этой «тряпочки» заставил бабу Надю забыть о змеях. Уже предполагая, что разыскал неугомонный песик, она пробралась сквозь жесткие колючие стебли, склонилась над находкой…
И сердце бешено заколотилось: на внушительном валуне, что и образовал незарастающую проплешину, лежала женская юбка из легчайшей индийской марлевки — фиолетовые и сиреневые цветы по розовому полю. Нос Полкана утыкался в большое бурое пятно овальной формы между карманами.
Именно в эту юбку и был одет кроличий вор на снимке, сделанном Фельдмаршалом на месте преступления.
Теперь переднюю половину юбки украшали почти почерневшие пятна засохшей крови.
Надежда Прохоровна сглотнула шершавый комок, появившийся в горле, распрямилась: вокруг одни красоты и ни живой души. Отгоняя Полкана от юбки, нагнулась снова и бережно, двумя пальчиками, расправила ее на весу.
Небольшие пятна крови начинались чуть ниже ветхой резинки, а между обвисшими карманами образовалось внушительное пятно. Все выглядело так, словно кто-то, испытывающий сильнейшее кровотечение, прижался к животу своего убийцы…
Уже несильно палящее, вечернее солнце вдруг показалось бабе Наде слепящим огненным шаром, спустившимся к макушке. Перед глазами засновали радужные мушки — это давление внезапно подскочило! — руки, держащие юбку, повисли недвижимыми, тяжелыми плетями.
Глафира.
Глафира не успокоилась той ночью, после встречи с Фельдмаршалом, а пошла к Федору, которого подозревала в краже живности.
Пришла. Увидела на кухне обстановку, так много сказавшую хозяйственному глазу Надежды Прохоровны, и…
А что — и?! Что изменилось?!
О том, что Глафира могла пойти к Мухину, Надежда Прохоровна и так подозревала. Наткнулась баба Глаша на Фельдмаршалову засаду, перепугалась поначалу, в бега ударилась, а после разозлилась.