Надежда решила, что эта часть дневника, может быть, и познавательна для любителя истории, но не имеет практического интереса, и пропустила несколько страниц. Потом еще несколько опять были вырваны – должно быть, из соображений безопасности. Наконец записи продолжились. Цвет чернил снова сменился – теперь они стали синими и лучше качеством. Кроме того, немного изменился почерк – он стал тверже, увереннее, крупнее. Из этих признаков Надежда сделала вывод, что эти записи отделяет от прежних значительный перерыв.
«Я думала, что не испытаю ничего подобного после смерти Поля. С. вернул мне радость и смысл жизни, вернул мне веру в себя. Какой он сильный, решительный, яркий человек! Рядом с ним и я чувствую себя значительнее и ярче, даже работать я стала лучше, во мне словно проснулось второе дыхание. Кстати, С. вовсе не разделяет тех вульгарных представлений об искусстве, которые процветают среди новых властителей России. Он знает и любит французскую живопись, хвалит Кончаловского и Машкова и меня поощряет к поиску новых путей. Он считает, что через десять – пятнадцать лет жизнь в России кардинально изменится, люди станут лучше, чище душой, даже внешне красивее. Под влиянием нашей любви я начала новую большую работу – свой автопортрет. Это будет не просто автопортрет… впрочем, говорить и тем более писать об этом рано».
– С. – значит Стрижаков! – обрадовалась Надежда. – Отец Сергея Сергеевича!
После короткого перерыва записи продолжались.
«Что ж, получилось вовсе недурно. С. говорит, что это – лучшее, что я создала. Возможно, возможно. Впрочем, он прав – половину работы я не смогу нигде выставить, по крайней мере в ближайшие годы. Его коллеги, все эти твердолобые партийные крестоносцы, излишне строго относятся к красоте женского тела. Они считают это проявлением буржуазного перерождения. Я невольно вспоминаю великого испанца с его прекрасной подругой Марией дель Пилар Тересой, вспоминаю двойную картину на шарнирах во дворце князя Мануэля Годоя и хочу создать нечто похожее. Тем более что у нас сейчас такие же пуританские нравы, как тогда в Испании. С. говорит, что у него есть мастер, который вполне может сделать такую раму…»
– Интересно, о ком это она пишет? – вслух проговорила Надежда. – Что за великий испанец? И кто такая его подруга Мария дель Пилар и как-то там дальше?
В голове у нее что-то вертелось, какая-то мысль, но никак не удавалось ее вытащить на поверхность.
Она снова вернулась к записям.
«Мастер, которого рекомендовал С., оказался просто волшебником. Превращение картины происходит в долю секунды, это настоящее чудо. Мы с С. делаем это по десять раз на дню и веселимся, как дети. Эта рама даже лучше, чем та, что принадлежала Годою: ее можно разделить, и в каждой половине устроен замечательный тайник. Да, этот мастер – настоящий волшебник…»
– Вот это уже очень интересно! – Надежда перечитала последнюю страницу и бросилась к компьютеру.
Она включила поисковую программу и начала вводить запрос: «Мария дель Пилар Тереса…»
Программа подхватила набор и сама продолжила:
«Мария дель Пилар Тереса Каэтана де Сильва и Альварес де Толедо – герцогиня Альба, испанская аристократка, владелица многочисленных титулов и поместий, женщина удивительной красоты и образованности. Наиболее известна как покровительница и муза великого испанского художника Франсиско Гойя. Долго обсуждался слух, что именно она послужила моделью для двух знаменитых картин Гойи – “Маха одетая” и “Маха обнаженная”…»
Надежда пропустила часть статьи и продолжила читать, увидев знакомое имя:
«Обе картины Гойи после смерти художника приобрел премьер-министр Испании Мануэль Годой. Он заказал для этих картин специальную раму на шарнирах. Обычно на виду была «Маха одетая», однако для особенно близких друзей министр приводил в действие секретный механизм, картина поворачивалась на шарнирах, и вместо вполне приличной картины появлялась “Маха обнаженная”».
– Ясно! – оживилась Надежда. – Значит, Нинкина бабушка тоже сделала две картины, два автопортрета – в одетом виде и в голом – и заказала двойную раму с хитрым шарнирным механизмом… Прав был Сергей Сергеевич – картины было две, но куда же делась вторая…
Она снова обратилась к тетрадке, пролистнула несколько страниц.
«…и вот мы расстались, расстались окончательно. При последней нашей встрече я сказала, что ни о чем не жалею, что его любовь дала мне многое, прежде всего она подвигла меня на творчество, что я даже не подозревала в себе такого потенциала. Двойной автопортрет – лучшее, что я создала, и хотя я еще молода и буду долго и много работать, такое мне больше никогда не сотворить…»
– Нинкина бабушка умерла явно не от скромности, – пробормотала Надежда, – впрочем, если судить по тому портрету, она имела право так говорить…
«…Я оставила ему на память только один портрет, второй я спрятала, надежно спрятала. Так может поступить только художник. Я не хочу видеть его, он будет напоминать мне о тех счастливых днях, когда я была молода, красива и любима. При нем, этом портрете, мне будет очень больно стареть, больно замечать ежедневные необратимые изменения… Пускай же текстильщики порадуются жизни!»
– И куда она его дела? – У Надежды уже вошло в привычку задавать вопросы вслух. – Надо думать, в мастерской его нет. И вполне возможно, что браслет спрятан в картине. И тогда Георгий его никогда не найдет. Так ему и надо… При чем тут текстильщики…
* * *
На следующий день Надежда твердо решила взять себя в руки. В конце концов, чем она занимается? Ищет какой-то мифический браслет. Да был ли он вообще? И самое главное – Надежде он абсолютно не нужен. Но он нужен Георгию, с этой целью он рыщет по мастерской Нинкиной бабушки. Ограбить хочет бедную доверчивую Нинку. Этого Надежда с Люсей ему не позволят. Но что будет, если Георгий так и не найдет браслета? На Нину уже смотреть страшно, как бы он ее не уморил совсем…
Но Надежда понятия не имеет, что тут можно сделать. Все ее поиски пока что зашли в тупик. Так что нужно заняться домашними делами, чтобы отвлечься.
Она собралась и отправилась по магазинам. И для начала зашла в овощной на углу.
В этом овощном магазинчике работала симпатичная женщина по имени Анзурат, не так давно вместе с братьями приехавшая на заработки из бывшей союзной среднеазиатской республики. С Надеждой Николаевной эту женщину связывали особые доверительные отношения: когда Анзурат только начала работать в этом магазинчике, у нее были большие проблемы с русским языком, и она несколько раз просила Надежду написать для нее ценники. Надежда ей никогда не отказывала и таким образом превратилась в любимую клиентку Анзурат.
– Помидоры вот эти берите, – посоветовала Анзурат Надежде. – Спелый, хороший, только что привезли!
Надежда задумчиво разглядывала помидоры, как вдруг боковым зрением заметила за спиной приближающуюся мужскую фигуру. Она скосила глаза в стеклянную крышку витрины и узнала того человека, который похищал ее по приказу Мясникова. Один из тех типов в черных костюмах. Он был уже совсем рядом…