Светало быстро. Издали кусок белой ткани на носу каюка, подпаленный рассветом, казался красным.
Возле разведчиков, даже не прошелестев пересохшей за лето травой, возник капитан Шаров.
– Куда он? – спросил как будто лениво, искоса глядя на лодку.
– Не можем знать, – ответили солдаты. – Не докладал его высблагородие.
Шаров глянул на притаившийся в кустах, как зелено-серый удав, ручной пулемет «льюис», перевел взгляд на каюк с пламенеющим флагом.
– Если поплывет за остров, срежьте! – приказал артиллеристам.
Те не пошевелились. Барсука они любили за храбрость, доброту, веселый нрав. Да пусть хоть и к большевикам уплывет – скорее они капитана пристрелят. Шаров вмиг оценил обстановку, стал настороженно следить за каюком. Если командир артдивизиона уйдет к красным, с него, Шарова, голову снимут. А что делать?
С того берега тоже наблюдали за лодчонкой с одиноким гребцом. На обрыве выросли несколько фигур.
Барсук пристал к острову, протаранив песок. Встал на бугорочек возле вербы, выпрямился во весь рост. До красных было шагов сто пятьдесят, не более. Для хорошего стрелка не расстояние.
– Эй, на берегу! – крикнул Владислав.
Артразведчики следили за происходящим с тревогой.
– Если на латышей нарвется, срежут, – сказал унтер. – Народ аккуратный, что немец. Только злее.
Красные ответили Барсуку не сразу. Поговорили о чем-то между собой, посовещались.
Раздались сухие щелчки, и с вербы под ноги Барсуку посыпались продолговатые вербовые листья. Иные долетели до воды, и их подхватило быстрое течение.
– Не стреляйте, черти! – крикнул Барсук. – Я по делу!
– Что надо, фысокоблагородие? – крикнул один из «большевичков», стараясь пересилить шум текущей под обрывом воды. Акцент был прибалтийский, а в голосе звучала насмешка. Но зоркоглазый, черт. Разглядел «беззвездные» полковничьи погоны. – Гофори дело!
– Покличьте кого из артиллеристов! Мне нужен Барсук-Недзвецкий! – Еще громче крикнул в сложенные ладони: – Барсук-Недзвецкий!
На красном берегу снова посовещались. Но позы были мирные, никто не спешил больше снимать с плеча винтовку. Все, должно быть, знали, что ожидаются тяжелые бои и большие жертвы. Стоит ли огород городить раньше времени?
– Зачем тебе? – спросили.
– Брат мой. Поговорить хочу.
Двое из группы на обрыве исчезли. Владислав присел на травянистую кочку, прижал руку к ноющему, еще не зажившему боку. Неужели действительно отыщут Льва? Они не виделись с четырнадцатого. За это время сдвинулись и сместились целые эпохи.
Днепровская вода с тихим шелестом обтекала остров. Здесь некогда переправлялись турки, татары, запорожцы, литовцы, петровские солдаты, суворовские удальцы. Вода легко смывала кровь с песчаных берегов, журчала в промоинах, и тихо шелестела под ветром лоза.
Уже всходило солнце, ударяя с востока в обрывистый берег.
На откосе появилась долговязая, сутуловатая фигура. Солнце высветило ее ясно, и были видны даже длинные, слегка вьющиеся волосы, подрагивающие от ветерка. Человек всматривался против света, приставив ладонь ко лбу. Остров казался ему темным пятном.
– Это ты, Слава? – неуверенно и не очень громко выкрикнул инженер-звукометрист Барсук-Недзвецкий.
Владислав не торопился отвечать. До него не сразу дошло, что на той стороне реки, разделенной водой, как неодолимой преградой, действительно стоит его брат.
Они вместе еще в детстве бредили артиллерией и начали с игрушечных пушчонок. Потом научились делать действующие модели и ходили с обожженными от пороха лицами. Увлекались лекциями выдающегося баллиста Дроздова и автора метода численного интегрирования академика Крылова, ученого ломоносовской широты.
В четырнадцатом Владислав ушел на фронт вольноопределяющимся, в батарею легких орудий, а Левка, человек аналитического ума, закончил «Михайловку» и остался работать в ГАУ. Пути их резко разошлись.
– Да, это я, Лева! – крикнул полковник. – Приехал бить нас, брат?
– Слава, не надо! Я артиллерист! А почему ты на той стороне?..
Их голоса звучали над рекой, и не все слова доносились внятно, но они понимали друг друга.
– Все специалисты здесь, Слава! Мы создаем лучшую артиллерию в мире. И лучшую армию… Ты бы видел!
Полковник помолчал. Он не хотел бесполезных споров. Да, все спецы, все ученые артиллеристы остались действительно там, в красной России. И они, конечно, добьются того, чего хотят, потому что за ними огромная страна, а за Владиславом Барсуком маленький, последний клочок суши, за ним всего два-три десятка легких французских орудий и две крепостные пушки очаковских времен. А у них ГАУ, у них институты, академии и лаборатории. У них умы.
Но он поклялся служить старой России. Он давал клятву. Однако не станешь же орать про все это через речку. Тут дело личное.
– Как мама, Лева? Как Алексей Николаевич?
– Здоровы. У меня академический паек. Кормимся.
– Это хорошо. На Лене не женился?
– Нет, брат. Лена вышла за Берестенникова. Помнишь, пороховед?
– Жаль. Хорошую девушку упустил. Все некогда?..
– Да так… А ты?
– Я женился. Недавно.
– Мои поздравления! Кто она?
– Долго объяснять. Из хорошей семьи.
– Счастья вам!..
Помолчали опять. О чем говорить? В гости приглашать друг к другу? Уж какие там гости: им в скором времени посылать друг на друга стальные чушки с тротилом. Причем у него, Владислава, возможности просто-таки жалкие. И шансов умереть в этой перестрелке во сто крат больше.
– Ты извини, Слава! – что есть силы крикнул с того берега Лев Генрикович.
Барсук понял брата. «Извини, мол, что у меня несколько десятков тяжелых стволов против твоих пукалок. Что у меня инструментальная разведка и что артиллерией командует сам великий Грендаль, лучший в мире пушкарь, твой учитель…»
– Чего уж там, Лева. Может, даст Бог, свидимся?
– Может… Хотелось бы…
– Прощай, брат!
На каючке Владислав отправился обратно, к своим. Грустная, однако, получилась встреча. Даже нелепая. А все-таки повидал брата. Впервые за шесть лет. По-другому и не могло выйти.
Больше ни одного выстрела не раздалось с того, высокого берега. Дали уйти полковнику. Тоже ведь люди. Ну а попади он к ним в плен – не задумываясь, поставили бы к стенке как белую кость.
Такая вот она, война.
– Что, братца повидали, ваш высбродие? – спросил унтер, подтягивая каюк к кустам.
– Повидал, – буркнул Барсук. Самое печальное: он не знал, за кем из них правда. У каждого была своя. Не переспоришь, не переубедишь. Выходит, кто-то кого-то должен убить. Кто жив останется, тот и прав.