Он показал корявые, задубевшие, мозолистые руки.
– Все одно с голоду подыхать.
– Ну вот, ты сидишь в плавнях, а семье легче от этого?
– Может, будет легче… А так или ваши мобилизуют, или белые, или Махно – все равно убьют. Совсем худо получится.
Собственно, этот дядька мало интересовал Павла. Обычный селянин. Если такого натравить да оружие дать – пойдет бить красных. От злобы. Но может пойти и белых бить. Сырой материал.
Кольцову не терпелось поговорить с Колодубом. Как и зачем он оказался здесь, под Бериславом? Он допросил второго обитателя плавней и лишь потом приказал ввести последнего. Петро попросил развязать руки, чтобы достать кисет и бумагу. Истосковался по куреву.
– Не могу, – сказал Павел. – С тобой я должен вести ceбя, как со всеми. Еще покуришь, потерпи.
– Перед смертью, что ль?
– Ну помереть я тебе, положим, не дам. Нужный ты человек, Петро. А где Задов?
– Меня Лева послал поперед себя. Сам он пока не может. Батька не отпускает. Нога у батьки все хуже и хуже, хвилюется он, переживает, шо инвалидом сделается.
– И что же? Не можете привезти батьке хорошего хирурга?
– Гнидоту всякую привозили. Больше – знахарей. А хорошего не получается. Бо хороших власти доглядают. Без их дозволения не увезешь.
Кольцов задумался.
– Это плохо, что Задова здесь нет. Дела тут сложные. А ну как ваши выступят в поддержку Врангеля?.. А насчет хирурга вот мой совет. Надо вам передать письмо Манцеву. Попросите его помочь батьке. И для переговоров будет повод.
Колодуб кивнул соглашаясь. Потом сказал:
– Я так думаю, шо Лева скоро тут объявится. А без его дозволения хлопцы хоть и бузят, но не выступят. Тут такой оборот получается: ваши вот-вот схватятся с Врангелем, а наши, как я сейчас понял, воевать не очень хочут. Ни за ваших, ни против. У наших батек сильная охота красные тылы почистить, склады. Амуницию всякую. То есть, как бы сказать, маленько большевиков выпотрошить. Как рыбешку.
– И получится то, что я тебе еще в Харькове обещал. Весь наш уговор, все наше перемирие пойдет коту под хвост.
– Лева тоже об этом сильно беспокоится. Бо получится прямая помощь Врангелю. Какие после этого переговоры?
– А к Врангелю они как относятся, эти самые ваши батьки?
– По-разному. Володин вроде за белых. Видишь ты, Врангель землю обещал утвердить, ту, что селяне у панов забрали. Опять же, с той стороны, от белых, оружие идет, кое-какое другое добро. Вроде поумнели кадеты… Ну а Гнилозуб колышется, как камыш на ветру: то в ту сторону, то – в другую. А этот Задувало-Гроссфаухен, он вообще непонятный. Батька у него колонист, мамка – хохлушка. Редкая птица. В общем, большевиков, скажу тебе по секрету, все не любят за ихнее отношение к селянству. И выходит, я посланный вроде бы как наркомом иностранных дел. И тебе доложить, что договор пока соблюдаем. Картопля есть, рыба водится, соли хватает… А так как я от Задова человек, от Махно, то ко мне тут с уважением, слушают. Но только я так скажу: если белые вас, красных, тут прижмут, если вы слабину дадите, хлопцы на вас навалятся, никто не удержит.
– А они видали, сколько у нас пушек?
– Оно конечно… Хлопцы даже удивляются. Только пушка, она что? Она дура – смотрит в одну сторону, за Днепр. А сзаду она доступная, как… Такое дело!
В глазах кудлатого, топорного и неповоротливого с виду Колодуба светились природный крестьянский ум и хитринка.
Нужный человек.
– Ну вот что! – сказал Кольцов. – Вы с Левой Задовым так эту свою линию и гните. На нейтралитет. Большего и не надо.
Колодуб пошевелил плечами, и чувствовалось, что ему страсть как не терпится достать кисет, свернуть добрую козью ножку. Он даже крякнул с досады.
– Один я могу эту линию не выгнуть. Хоть на кулаки переходи… Там такие горлопаны в плавнях, такие спорщики. Как соберутся вечером – прямо до драки. Главное – застоялись хлопцы без дела. Им хоть какой-никакой бой нужен, для успокоения нервов. А то получается, в руках оружие, патроны, а пострелять не дают. Голод даже легче переносить, чем такое безделье. А тут к вашим, к красным, обозы идут. Мимо глаз. Обмундирование, мука-сало, боеприпас. Это ж какая приманка, слюни текут. Боюсь, без Левы не совладаю я с народом.
– Вот и зови Задова. Почта у вас быстрая, от села к селу. А хлопцам, когда вернешься, так скажи: нас красные отпустили, потому что хотят мира. Но если вы этот мир нарушите, то в Тринадцатой армии и про Врангеля забудут, а все силы и всю артиллерию бросят на плавни. Перепашут их, как плугом. И уж тогда больше никаких переговоров не будет. Никогда.
Петро сверкнул глазом из-под чуба.
– Переговоры-то будут, – сказал он. – Потому что на двух фронтах, против беляков и против батьки, вы не совладаете. А это правда, что поляки смяли Красную Армию и лезут сюда?
– Не прилезут. О том есть кому думать, не нам с тобой.
Колодуб вздохнул с каким-то стоном.
– Во дела! Не распутаешь!.. Только вы меня одного не отпускайте, – забеспокоился он. – Рядом с хлопцами чтоб.
Кольцов усмехнулся.
– Ты, Петро, меня за гимназиста держишь?
– Ну добре, – качнул головой Колодуб, отчего его чуприна упала на лоб и лицо, покрытое густой темной порослью усов и бороды, вовсе исчезло под волосами, только, как у терьера, светились темные, настороженные и внимательные глаза. – Шо я понял? Шо Задова надо срочно вызывать. Батько его отпустит, бо понимает: ему тоже сейчас с вами воевать не с руки.
– Ну что ж! Правильно понял.
– Ежели нужда будет срочно свидеться, комиссар, приход в Дунькину балку у Клостендорфа. Там, как солнце сядет, каждый вечер наши хлопцы бывают. Найдешь. Они там, где родник булькает. По ручейку и найдешь.
– Понял, – ответил Павел, а сам подумал: «Вот ведь с кем дело иметь приходится. Да только других-то людей нет».
Через минуту Павел отправился к Кириллову, объяснил, что один из задержанных – его агент, поэтому пленных махновцев надо отпускать. Рассказал и про ситуацию в плавнях.
Начальник Особого отдела поморщился. О том, что задержанных отпустили, вскоре будет доложено Землячке. А она не любит эту мелкобуржуазную мягкотелость и в тонкости агентурной работы может не поверить. Но решение должно быть профессиональным.
– Дайте бричку, я их вывезу подальше и отпущу, – сказал Кольцов. – Скажем, что подпадают под амнистию – как взятые без оружия и сопротивления. Ничего иного тут не придумать. Только вот Греца этого уберите от меня подальше.
– Не могу, – сказал Кириллов, разведя руками. – Тут у меня своя дипломатия, черт бы ее побрал. Да, и учти! Пришел приказ, завтра на рассвете начинается.
– Давно пора. Армия теряет боевой дух, к мягенькому сену привыкает, к тишине и покою.