– Неважно, – сказал Бейбарсов с досадой, отсекая все попытки прорваться в свое внутреннее пространство. – Ну так что мой поцелуй? Уж не считаешь ли ты, что я забыл о нем?
Таня замешкалась. На языке у нее уже вертелось «нет», почти готовое сорваться, вполне такое созревшее, уверенное и крепенькое «нет», но она не успела его произнести. Бейбарсов коснулся своими губами ее губ, и ее словно потащило в водоворот. Она не понимала, летит ли она вверх или вниз, к звездам, сверлящим ее холодными глазами, или в бездну. Все продолжалось одно мгновение. Таня поняла только, что это было хотя и заманчивое, но темное, пугающее и несозидательное чувство. Чувство, которого жаждали лишь темные стороны ее души. А раз так – стоило прижечь его, пока оно не пустило корней. Нельзя идти на поводу у тьмы, даже если эта тьма есть в тебе и ты чувствуешь ее дыхание.
Ей вспомнился академик Сарданапал. Однажды он сказал, что у человека в этой жизни есть два пути, и в начале каждого из них его поджидает проводник. Они ждут и смотрят, кому ты протянешь руку. И тогда целую вечность не разомкнется это рукопожатие. Беда в том, что внешне проводники похожи и спутать их очень-очень легко.
Сильно толкнув Бейбарсова в грудь, она вырвалась.
– Это был омерзительный поцелуй! – сказала она.
Бейбарсов слегка поклонился. Теперь в его взгляде была откровенная насмешка.
– Емкая характеристика! Сдается мне, ты и твои губы разошлись во мнениях. Как бы там ни было, дискуссия закрыта. Пуппер твой. Через минуту он очнется и не будет ничего помнить. Так что сама решай, говорить ему или нет… – сказал Бейбарсов и стремительно начертил в воздухе руну.
Он перехватил трость за середину, быстро провернулся вокруг своей оси и исчез в серебристом сиянии телепортационной вспышки.
«Да что же это такое? И опять последнее слово осталось за ним!» – подумала Таня с досадой. Только разве это так важно?
Таня присела на корточки рядом с Пуппером и с усилием перевернула Гурия на спину. На лицо Пуппера капал мелкий дождь. Она протянула руку и осторожно вытерла со щеки Гурия песок.
Пуппер открыл глаза.
– Это уже Валгалла? – спросил он отрешенно.
– Валгалла?
– Ну да. Я умер и попал на небо. В обиталище душ воинов, павших в бою; в мир любви и пиров. В мир, где ты всегда со мной, – сказал Пуппер.
– Нет, это еще не Валгалла. Это всего лишь Магфорд! – грустно сказала Таня.
Пуппер скосил глаза на трибуны и вздохнул.
– Да, я это уже осозналь, – сказал он с печалью и надолго замолчал, продолжая лежать и смотреть на нее.
Дождь усиливался. Струи затекали Тане за шиворот.
– Таня, я зналь, мы никогда не будиль вместе в этот мир. Я завидую зелений и синий зависть тот, кто свяжет с тобой свой судьба! – негромко сказал Пуппер.
– Белой завистью? – поправила Таня, с любопытством наблюдая, как Гурий глотает затекающие ему в рот дождевые капли.
– Да, белый зависть.
– Почему ты так в этом уверен? Жизнь длинная, – сказала Таня, желая слегка утешить Пуппера, но отлично понимая, что он прав.
– Я быль у гадалки, которая никогда не ошибалься. Она гадаль на олений лопатка, на магический кристалл, на кофейный гущ. И все они говориль, что наши дороги разойтись. Я и сам это зналь. Я не хотеть обманываль себя. Но, возможно, в следующем мире? Кто знает?
– Кто знает? – согласилась с ним Таня, ловя себя на мысли, что никогда не смогла бы быть рядом с Пуппером. И не потому, что Гурий плох, занудлив или слишком совершенен, а потому, что он слишком хочет быть несчастным, страдать и носиться со своими душевными болячками. А раз так, то мешать ему глупо. Это заведомо игра в одни ворота.
Если рыба очень захочет утонуть – она утонет. Если человеку хочется изобрести себе несчастную неразделенную любовь, он изобретет ее, даже если на руках у него будут все без исключения козыри.
Нет, Гурик! Срок годности твоей любви окончательно истек. Любовь просрочена и восстановлению не подлежит.
Тепло попрощавшись с дежурно мучившимся Гурием, который помог ей донести контрабас, Таня сразу забыла о нем. Привычным широким шагом переступив порог, она поднялась к себе. Вот и ее комната – первая в жизни комната, которую не надо ни с кем делить. Правда, так будет продолжаться недолго. Магфорд не то место, куда стоит стремиться. Человек может естественно развиваться, мыслить и самосовершенствоваться лишь в родственной ему среде, во всех же остальных случаях он будет либо ловко приспособившейся обезьяной, которой все равно что передразнивать, либо глубоко несчастным существом с занозой ностальгии в сердце.
Все это Таня ощущала, не выражая словами, не подводя логической базы, не возводя между мыслью и поступком словесных препон, но сразу безошибочно зная вывод. Нет, ей надо возвращаться на Буян. И нужно определяться, как жить дальше. В конце концов, магспирантура Тибидохса – это лишь передышка, короткая отсрочка перед прыжком во взрослую – окончательно уже взрослую – жизнь.
Таня давно заметила, что, когда находится в нестабильном состоянии духа, сразу начинает протирать свой контрабас. Разумеется, контрабас от этого только выигрывал, хотя Феофил Гроттер и ворчал порой, что чем портить инструмент, возя по нему тряпкой, лучше бы Таня научилась играть.
– Ну сыграй хотя бы простенький прелюд! Хотя бы ноту «до» возьми! Стыдно иметь фамилию Гроттер и не играть ни на одном музыкальном инструменте! – говорил он.
– Дед, ты зануда!
– И ты говоришь это старому человеку, который не дожил до твоего рождения! Куда катится человечество! – ужасался Феофил. – В свое время, чтобы поговорить со своим отцом, мне приходилось записываться к нему на прием.
– Он был такой важный бюрократ?
– Отнюдь нет. Он был кабинетный ученый, известный своими трудами по усовершенствованной очинке гусиных перьев. Но он умел правильно построить свою семью. Впоследствии я попытался повторить это со своим сыном, но твой отец Леопольд отличался просто кошмарной самостоятельностью. Это было хорошо для него, но крайне утомительно для окружающих.