Он плюнул, сгоняя севший на губы лист, и стал стрелять из карабина куда попало. Две фигуры проскочили на огороды и исчезли. Зашелестели, забились стебли подсолнухов и кукурузы.
Серафима выскочила на крыльцо с рогачом:
– От я вам тут постреляю!
Лейтенант у родника поднял голову встревоженно. Оценил характер стрельбы. Дальше действовал не спеша, автоматически, как будто оставаясь в полусне после того, как увидел Тосю с ее тайной ношей.
Достал из сидора магазин, беззвучно поставил на пулемет. Набросил ремень дегтяря на плечо и пошел туда, где прозвучали выстрелы. Словно вспомнив, тихо отвел затворную раму. Спусковой рычаг с легким щелчком заскочил за боевой взвод.
Услышал топот бегущего к роднику здорового хлопца. Присел, с головой уйдя в приземный, плотный слой тумана. Только пилотка плавала в облаке.
Хлопец в камуфлированной плащ-палатке выбежал на него, держа ППШ наготове. Увидел пилотку, вскинул автомат, но Иван уже придавил предохранитель и нажал на спусковой крючок. «ДП» зашелся со скоростью шестьсот выстрелов в минуту.
Парень наткнулся на очередь, как на оглоблю. ППШ, о который звякнули первые пули, не смог защитить его. Тело, уже на лету перестающее жить, откинуло назад, плащ-палатка пошла клочьями и задымилась. Он упал навзничь, не успев понять, что произошло.
Иван шагнул в сторону от стежки и затаился в тумане, прислушиваясь.
Шаги второго были осторожными. Он ничего не понимал: кто, откуда стрелял. Чуть не споткнулся о своего напарника, положил карабин, присел, ощупал тело и взглянул на ладонь. Поморщился. В груди застреленного что-то еще клокотало и булькало. Два шага отделяло парня от лейтенанта. Лицо проводника было в поту, шапчонка съехала на лоб.
Иван вышел на стежку. Парень, услышав шаги, поднял голову. Хвататься за карабин не стал. Свое оружие может быть опаснее, чем чужое.
Иван присмотрелся к веснушкам, к оттопыренным ушам, на которых держалась шапчонка.
– Здорово, Сенька!
Сенька решил было удрать, как уже случилось, но вовремя опомнился. От пулемета бежать – последнее дело. Сел на землю. Ногой отбросил карабин в сторону. Шапчонка слетела с головы.
– Нема войны, – сказал он, держа руки на затылке.
Пламегаситель смотрел на Сеньку. А тот успевал поглядывать на лежащего напарника. На клочья плащ-палатки, которую заливала кровь.
– Кроме тебя, тут кто? – Иван прислушивался.
– Брунька, – кивнул на умирающего Сенька. – Больше никого.
– Что будем делать, Сеня?
– С ним? – кивнул на Бруньку хлопец.
– С ним уже ясно. С тобой?
– Я Бруньке другое окошко указал. На кухне, ты там не спишь. Ты ж меня тогда отпустил. Я добро помню.
– Когда я тебя отпустил?
– Ну, когда вроде закашлял… и стрельнул поверху.
В теле лежавшего что-то хекнуло, словно последний воздух вышел.
– А этот, Брунька, не из братьев твоих?
– Браты там, – Сенька указал пальцем вверх. – Забрили в пехоту, как война началась. В пехоте долго не живут. Нема больше братов. А я вот… дезертирничаю. Пристал к этим. Одному плохо в лесу.
Иван размышлял.
– Я пойду? – спросил Сенька. Потянулся к карабину. – Можно забрать? А то Горелый… – он провел пальцем по горлу и цокнул языком. – Секим башка!
– Возьми.
Сенька медленно поднял карабин-полуавтомат.
– Выстрели пару раз, – сказал лейтенант. – А то запаху не будет.
Сенька достал из ватника магазин, вставил.
– Что ж вышел на войну, а патроны в кармане?
Парень пожал плечами и отвел затвор. Они посмотрели друг на друга. Сенька выстрелил вверх дважды. И пошел в заросли. Оглянулся:
– Ты не будешь сзаду с пулемета?
Иван кивнул в сторону кустов: иди, мол. Сенька исчез.
Послышались глухие прерывистые голоса, топот ног. Глумский первым выбежал из тумана. Посмотрел на убитого. На автомат. На кепи, лежащее рядом с убитым, и на шапчонку в стороне. На стреляные гильзы и на следы, уводящие в заросли. Ветки куста еще колебались.
– Значит, было двое, – сказал Глумский. – Думаю, ты знаешь, шо делаешь.
Иван ничего не ответил. Подобрал ППШ. Ощупал пальцами. Затворная коробка была покорежена пулями. Попеленко подошел к ним, не отрывая глаз от убитого:
– Ну и штука ваш пулемет. Ситечко зробил с хлопца. Ой, теперь война будет сурьезная.
– Пошли, – сказал Глумский. – Пришлю людей, заберут этого. Автомат этот, ППШ, нам кстати!
– Нет, – ответил Иван. – Капут ППШ.
Они, трое, шагали к селу. Орали петухи. Собаки все не могли успокоиться. Бабка Серафима у своей калитки рассказывала соседкам про ночное происшествие. Она не выпускала ухват. Ее слушали, тараща глаза, Мокеевна, Тарасовна, Малясы. Даже мрачный Крот со своей Оленой явился узнать последние новости.
– До хаты нашей шли! – объясняла бабка. – Но мой Иван организовав оборону… Капелюхов так просто не возьмешь!
– Я их сразу приметил. – Попеленко немного по-иному разъяснял ситуацию. – Решил вступить в неравный бой!
– Премию дам, – сказал Глумский. – А сейчас замолкни и до своей Дуси шагай, а то она выть начнет!
Ястребок потрусил к дому. Опомнился, обернулся:
– Премию лучше в виде съедобного продукта. А грамоту не надо!
Председатель махнул рукой: знаю!
– Шо-то ты недоговариваешь, – сказал он лейтенанту. – Может, побалакаем?
– Побалакаем. Семью Штебленка уничтожили каратели. На Гомельщине. Так? А там как раз отличился Сапсанчук со своими карателями. Могли у Штебленка с Климарем сойтись пути?
– Забойщик при чем? – спросил Глумский.
– А из-за кого Штебленок побежал в район?
– Думаешь, Климарь был в батальоне Сапсанчука, и ястребок его узнал?
– Думаю. Но и Климарь его узнал. А то Штебленок не висел бы.
– А чего Штебленок его не задержал? Не трусливый был.
Озимь сверкала. В лесу соревновались птицы. Стали встречаться глухарчане. Кланялись молча. Смотрели на оружие. Прошли быстрым шажком Голендухи, оба поклонились, засветившись белыми головами. Пустые мешки держали, свернув, под мышкой, как ненужный инвентарь.
– Почему не задержал? – спросил Иван. – Вот вы мне доверяли?
Глумский промолчал.
– Так и он. На забой пришли мужики, а он толком еще никого не знал. Решил: срочно к Гупану. За людьми. Те не продадут.