– Все! – прокричал ему в висок Степаха. – Уши протри! Пошли скорей!
Впереди, в полусотне шагов, маячили фигуры Горелого и Юрася.
– А чего было? – спросил оглушенный Сенька.
– «Чего»! Попали в лейтенанта, можешь танцевать.
Но Сенька танцевать не собирался. Подобрал свой десантный карабин, повесил на плечо. Степаха взвалил ему на второе плечо треногу от МГ, а сам взял пулемет. Гедзь тащил в руке короб с лентой. Потрусили за остальными.
– Где-то тут грохнулся, – шепотом произнес Юрась.
– По какую сторону?
– Черт его разберет!
Они шарили сапогами, сминая траву и мелкий кустарник.
– А конь вспомнил вас! – сказал Горелому Юрась. – Слышал: заржал!
– Слышал, так найди! Конь не иголка.
– Найдем! А лейтенант ойкнул: может, и в него попало!
– Хватит болтать. Сенька, у тебя фонарик?
Запыхавшийся Сенька, придерживая треногу, долго искал фонарик.
– Чего возишься, недотепа?
– Так полтора пуда на плече, да этот немецкий черт, пять кило!
Наконец вспыхнул луч, обежал обочину, метнулся вглубь.
– Пусто, – Дрозд раздвигал кусты стволом карабина.
Вдруг, на другой стороне дороги, тяжело вздохнул жеребец, копыто ударило в землю. Даже шум леса не смог заглушить эти звуки.
– Пошли! – скомандовал Горелый.
Они пересекли дорогу. Сапоги мяли сочную траву, ломали сухие сучья.
– Конь! – закричал Юрась. – Вот он! А этот… уполз!
– Теперь тихо! – приказал Горелый. – Далеко не уйдет. Слушайте!
Иван, волоча пулемет, старался отползти подальше. На полуминутном привале ощупал ногу. Перелома не было. Просто вывих в колене или растяжение. Скорее дальше! Магазин, как назло, выскользнул из-под полы. Он сел, снял сидор. И только тут, ощупав диск, понял, что ударило его в спину. Пуля косо прошлась по тарелке «дегтяря» и вспорола металл. Это спасло его, но свело запас к одной тарелке. Хорошо, что ему достались магазины старого типа, на сорок девять патронов. Два лишних выстрела много значат.
В лес, в глубину! Ползти дальше! На дороге вспыхнул фонарик, голоса стали отдаляться. Неужели пойдут в другую сторону? Нет, они вернулись.
Лейтенанту помогал шум леса. Деревья качались, иногда с треском падали сучья. Неосторожное движение Ивана, когда рука или пулемет ломали какой-нибудь сухой стебель или старую ветку, хруст сливался с общим лесным звучанием.
Он не понимал, сколько времени стелется по земле, волоча с собой «дегтярь». Руки болели от заноз и порезов. Ватник намок от росы, но влага не одолела председателеву жилетку. Внутри, под рубахой, было сухо и жарко, будто угольев из костра насыпали.
Показалось, что голоса прозвучали где-то впереди, в том направлении, куда он полз. Надо было переждать.
Он затих. Голоса бродили вокруг, и иногда луч фонарика выхватывал вершины деревьев и ветки над головой. Потом он понял, что фонарь стал светить слабее, а небо чуть поголубело. Если они продолжат поиски, то рассвет сыграет роль предателя и выдаст его.
Зашевелилась и пропищала что-то, проверяя горло, зеленушка. И тут явился самый главный предатель – приступ кашля. Сначала легкое царапанье, потом когти существа, сидевшего внутри, стали злее и яростнее.
Он зажал рот ладонью, свернулся калачом, стараясь придушить приступ, но не смог совладать с ним. Его затрясло, руку отбило от губ словно ударом воздуха от близкого разрыва, и лающий кашель, не похожий ни на какие иные лесные звуки, вырвался в зарождающийся рассвет.
Те, кто искал его, словно ждали этого. Автоматы и карабины ударили с разных сторон, метя в его кашель и, стало быть, в грудь. Полетела щепа, заныли, рикошетя, пули. В грудь не попали, но одна из пуль ударила в голень здоровой ноги, которая так помогала ему во время передвижения ползком.
Он вскрикнул – не столько от боли, сколько от неожиданности. Крик перемешался с кашлем.
– Попал! Я попал! – не смог удержаться от похвальбы Юрась.
– Не говори «гоп»! Шукайте, хлопцы! – приказал командир.
Но приступ уже стихал. Блаженный покой разливался по телу, несмотря на ранение. Потом явилась боль. Но хуже боли было то, что ноге стало горячо: сапог наполнялся кровью.
– Ты туды, Сенька, а я тут, – спокойно, с ленцой, проговорил Гедзь.
Иван разрезал сапог, стянул его, едва удерживая стон. Вытащил брючный очкур и стянул ногу под коленом. И пополз от этого места в сторону, продолжая волочить пулемет.
– А ну мовчать, хлопцы! – раздался голос Горелого.
Ветер вдруг стих. Иван замер. Забегал луч фонарика. Хрустнули ветки под ногами ищущих. Потом налетел новый порыв, и лейтенант смог перебраться дальше.
– Вот. Сапог резаный. Кровищи! Жилу перебило, – нашел место перевязки Гедзь. – Свети, Сенька!
– Батарейка моргае, не видно ни че́рта! – пожаловался Сенька. – Ну его, хай подыхае!
– Шукайте! Голову принеси́ть! – потребовал Горелый.
Иван пополз дальше, вжимаясь в землю. Теперь ползти стало намного труднее. Ноги плохо помогали ему, он подтягивался с помощью рук, ухватывая пучки травы, ветви подроста или просто вонзая пятерни в землю.
Где-то совсем близко зашелестели шаги. Иван заполз в густой сырой папоротник. Лег на спину, чтобы видеть или хотя бы ощущать все, что делается вокруг. Нащупал гранату в верхнем кармане. Луч света пробежал совсем рядом, так что высветил в двух шагах деревце с гнездом зеленушки на небольшой высоте. Из гнезда глядели головы испуганных птенцов.
– Да там он, там… правейше! – подсказал Сеньке Гедзь.
Луч упал на заросли папоротника. Сенька не мог не видеть человека среди раскидистых узорчатых пластин, которые не были надежным укрытием. Свет лампочки, усиленный рефлектором, резанул по глазам Ивана. Заметил, безусловно, заметил! Иван вставил палец в кольцо чеки. «Фенька» во внутреннем кармане казалась раскаленной, вот-вот взорвется сама. Перед ним темнела неясная фигура, казавшаяся очень высокой. Луч света вдруг ушел вверх, и лейтенант ясно увидел веснушчатое лицо Сеньки, придерживавшего станок пулемета на одном плече и карабин на втором.
Сенька хотел, чтобы лейтенант его узнал.
– Не, просто мох на пеньке, – сказал Сенька Гедзю.
И ушел, не оглядываясь. Свет погас. Раздался голос Горелого:
– Нема?
– Капут батарейке! – крикнул ему Сенька. – Вон туды идите! Там вроде шебуршилось.
Шаги и голоса удалялись. Ветер гулял по вершинкам. С хрустом упала огромная ветка, обламывая более мелкие. Уже можно было различить на небе быстро бегущие облака. Но в лесу было совсем темно. Гедзь, как грибник, шебуршил палкой в высокой траве, все дальше и дальше.