Поезд бешено мчался по степи, и стук его колес слился в протяжный гул. Все больше отставали от поезда всадники, круто осаживали коней и в бессильной ярости палили вслед ему из коротких кавалерийских карабинов.
Стриженный «под бобрик» капитан вбежал в станционное помещение, бросился к телефону. Долго и бестолково с остервенением крутил телефонную ручку.
– Чугуев! Чугуев!.. Чугуев? Закройте выходной! Остановите литерный! Перегон занят! – закричал он. – Занят, говорю, перегон, так вас… Что-о? Только что проследовал?
Он грузно осел в кресло, глядя остекленевшими глазами на телефонную трубку. Отшвырнул ее, как отбрасывают ненужную, бесполезную вещь, – и она бессильно повисла на шнуре. Положил голову на стол и так застыл в неподвижности. Свое ближайшее будущее он представлял отчетливо: трибунал, расстрел. И он уже бессилен что-либо изменить в своей судьбе. Ибо до его ареста оставались минуты… «Из пункта А в пункт Б…» Как давно это было – гимназия, воинское училище! Жизнь казалась вечностью… «Из пункта Б в пункт А…» Когда же они встретятся?.. Когда? До ареста капитана оставалось ровно столько времени, сколько понадобится этим двум бешено мчащимся навстречу друг другу поездам.
А затем раскололось небо, взметнулся ослепительно-яркий огненный смерч. От страшного взрыва содрогнулась земля…
12 сентября Деникин отдал новую директиву войскам о переходе в общее наступление по всему фронту – от Волги до румынской границы. Но это было сказано больше для красного словца – наступать по всему фронту белые войска уже не могли. Наиболее боеспособной и сильной была лишь Добровольческая армия, на нее в первую очередь и возлагал свои надежды Деникин, направив ее клином на Москву.
Донская армия была серьезно расшатана, и казаки, после серии побед и поражений понеся большие потери и на фронтах и от карательных расстрелов, проводимых красными во имя «расказачивания», воевать за пределами края не желали. Еще более ненадежно было кубанское и терское казачество, там шли митинги с требованиями автономии. Так что на правый, кавказский фланг Деникин рассчитывать не мог. По новой директиве Донской и Кавказской армиям отводилась второстепенная роль. Им надлежало лишь сковывать действия красных на фланговых направлениях. Деникин надеялся, что успехи Добровольческой армии подстегнут и донцов и кавказцев.
Был и еще один серьезный расчет у Деникина. Антанта усиленно вооружала армии Юденича и Колчака, и они готовились с новыми силами выступить против Советской республики. В этих условиях Деникин считал нецелесообразным выпустить на военную арену все свои войска: можно было потерять их, и тогда бы оставалось только одно – с завистью взирать на успехи своих соперников.
Военные события на центральном участке фронта – от Курска до Воронежа – развивались с исключительной быстротой. 20 сентября соединения Добровольческой армии, нанеся поражение частям Красной Армии, захватили Курск. Развивая успех, корпус Кутепова, конные корпуса Шкуро и Юзефовича энергично продвигались на брянском, орловском и елецком направлениях. Никогда еще противник не был так близко к самым жизненно важным центрам.
С 21 по 26 сентября состоялся Пленум Центрального Комитета партии, которым руководил Ленин. Наступление Деникина расценивалось как смертельная опасность. ЦК предложил провести новые мобилизации коммунистов и представителей рабочего класса и направить их на укрепление Южного фронта. Обучение военному делу длилось неделю-две, главным оружием был энтузиазм и смертная решимость. С Северного, с Западного фронтов шли к югу несокрушимые части: бригада червонных казаков, дивизии эстонцев и латышей, интернациональные бригады китайцев, венгров, австрийцев…
Троцкий, человек-вспышка, рожденный для революций (и столь же неспособный к постоянному созидательному труду), носился от дивизии к дивизии, организовывая, воодушевляя и расстреливая. Он провозгласил лозунг: «Пролетарий, на коня!». Формировалась мощная кавалерия, со дворов сводили последних лошадей. Буденный и Миронов создавали конные армии, какие и не снились Деникину.
Троцкий требовал от армии железной, «старой» дисциплины, всячески воевал с «партизанщиной». У него в военспецах служило больше старых офицеров, чем у Деникина, Колчака и Юденича, вместе взятых. Троцкий знал, что резервы его неистощимы, тогда как силы белых таяли с каждым боем. В октябре Красная Армия насчитывала около трех с половиной миллионов человек, в пять раз больше, чем противник. Из деревень мели парней под страхом немедленной казни.
Пока шла эта гигантская работа, Добровольческая армия вышла на линию Кролевец, Дмитров, Ливны, Воронеж. 13 октября войска Красной Армии оставили Орел. Деникин, не имея достаточных разведывательных данных, полагал, что падение Москвы не за горами. Он очень рассчитывал и на танковые части – таран из огня и брони.
Но уже 18 октября красные с трех сторон охватили Орел. Они имели шестикратное преимущество в штыках, клинках и орудиях. Танки не успевали. По левому флангу добровольцев, не давая им переформироваться, ударили 12‑я и 14‑я армии, усиленные отдохнувшими дивизиями Южной группы, пришедшими из-под Одессы. Самым неожиданным оказался рейд огромной, до пятидесяти тысяч испытанных бойцов, армии батьки Махно в тылу. Батька пришел на помощь своим будущим могильщикам. Он разгромил артиллерийскую базу под Мариуполем, лишив деникинцев возможности получать новые пушки и снаряды.
Против Махно Деникин был вынужден бросить последние резервы, так нужные на фронте. Генерал Слащов в конце концов разгромил Махно, но лучшие войска анархиста ушли, как песок сквозь пальцы, чтобы потом соединиться для новых партизанских рейдов.
Добровольцы не хотели отходить. В ночь на 20 октября генерал Кутепов доносил Ковалевскому: «Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных штыковых атак. У красных появляются все новые части. Потери с нашей стороны достигли 80 процентов».
Часть, потерявшая восемьдесят процентов состава, считается разгромленной. Но это были добровольцы. Они продолжали сражаться.
Все же утром 21 октября Ковалевский получил от Кутепова самое безрадостное в своей жизни сообщение: «Под натиском превосходящих сил противника наши части отходят во всех направлениях. Вынужден был сдать Орел. В некоторых полках осталось по 200 штыков».
Это был особый день – с него начался перелом в битве за Москву и вместе с тем перелом во всей Гражданской войне. Несмотря на огромные потери, Красная Армия продолжала расти численно, росло ее техническое вооружение, крепла дисциплина.
Почти целый месяц после уничтожения состава с танками Кольцов находился в госпитале. Трое суток он не приходил в сознание, бредил.
Полковник Щукин, по нескольку раз в день справлявшийся о Кольцове, строго-настрого приказал врачам сделать все возможное, чтобы он остался жив. Полковник Щукин был ошеломлен известием о гибели состава с танками и о той роли, которую сыграл в этом Кольцов. Теперь, мысленно перебирая свои прошлые подозрения и вспоминая о постоянном чувстве неприязни к Кольцову, Щукин с горечью был вынужден признать, что перед ним все это время находился превосходящий его противник.