Мирон первым шагнул в переднюю. Что-то встревожило Мирона, что-то здесь было не так. Фигура хозяина была совсем не старческой. Показалось подозрительным и то, как безбоязненно им открыли дверь. Резко схватив руку с зажженной лампой, Мирон с силой приподнял ее. Свет закачался, метнулся по стене и на мгновение лизнул пучком лучей хозяина по лицу… На нем был бушлат, из-под него проглядывала тельняшка. Это было страшно. Но еще страшней стало Мирону, когда он узнал чекиста, от которого недавно едва удрал на рынке. Все это произошло мгновенно. Мирон отшатнулся, по-кошачьи прыгнул назад, наткнулся спиной на своего спутника, и тут чекист ударил его ногой в живот. Мирон ойкнул, превозмогая боль, кинулся в сторону, но тотчас еще кто-то сзади набросился на него. Зазвенело стекло. Покатилась со звоном и дребезгом по полу и погасла лампа. Все остальное уже происходило в кромешной темноте. Кто-то, тяжело и озлобленно дыша, наседал на Мирона, а он отбивался изо всех сил, катаясь по лестничной площадке.
Гулко загремели по лестнице чьи-то грузные, но быстрые шаги – подполковник Лебедев счастливо увернулся во внезапной суматохе от чекистов и помчался вниз. Но едва он добежал до второго этажа, как в лицо в упор ударили яркие лучи карманных фонарей. На мгновение они ослепили его, отбросили назад. И тут же снизу послышался яростный голос:
– Стой! Руки вверх!
Подполковник резко повернулся и опять помчался вверх – там, на чердаке, было теперь его спасение, – а следом за ним устремился чекист. Почти одновременно они наткнулись на клубок сцепленных в бешеной схватке тел.
– Здесь я… Сергей Христофорыч… выручайте!.. – услышал Лебедев задыхающийся голос Мирона. Быстро сориентировавшись, заученным ударом рукоятки пистолета по голове подполковник свалил своего преследователя, а затем несколько раз с силой опустил тяжелый кулак в середину катающегося клубка.
Мирон почувствовал, что руки, державшие его, ослабли, он распрямился, вскочил на ноги, бросился вверх по лестнице вслед за удаляющимся топотом ног подполковника. Грудь его теснила боль, перехватывала дыхание, делала ватными руки и ноги, но Мирон все равно, задыхаясь и слабея, продолжал бежать вверх, к спасительному чердаку.
Вслед беглецам раздались один за другим несколько выстрелов, брызнула в стороны штукатурка, полетели щепки, зазвенело стекло.
Подполковник обернулся и тоже несколько раз наугад выстрелил. Подбежав к железной лестнице, ведущей на чердак, стал торопливо взбираться по ней. Мирон не отставал, к нему постепенно пришло второе дыхание, и он бежал, втянув голову в плечи, словно ожидая, что вот-вот чекистская пуля настигнет его.
На чердаке они ринулись к окну. Ударом плеча Мирон высадил раму, и они выбрались на крышу.
Уже совсем рассвело. Низко по земле стлался грузный, выкрашенный утренней зарей туман. Город, лежавший внизу, досматривал последние, уже некрепкие сны, кое-где в окнах теплился осторожный свет, и совсем по-деревенски перекликались петухи.
Громыхая сапогами по тугому железу крыши, Мирон и подполковник Лебедев, уже вконец запыхавшись, пробежали туда, где виднелся соседний дом. Он был чуть ниже того, на котором находились беглецы, зияющий провал отделял одно строение от другого, внизу мертвенно поблескивали булыжники двора.
Они остановились у края крыши, с опаской поглядели вниз и там, в узком колодце двора, увидели бегущих чекистов. Подполковник прикинул расстояние и сказал:
– Единственное спасение – прыгать!.. Ну!..
– Боюсь, ваше высокоблагородие! Далеко! – И Мирон стал медленно пятиться от края крыши, сердце его внезапно остудила мертвенная жуть. – Не могу!.. Боюсь!
Подполковник настороженно оглянулся и еще решительней, еще настойчивей повторил:
– Кому говорят, прыгай! – и поднял пистолет.
– Го-осподи, помоги! – перекрестился Мирон, с всхлипом набрал в грудь воздуху и, зажмурив глаза, прыгнул. Протрещала черепица, осколки полетели вниз, звонко рассыпались на мостовой, словно кто-то швырнул на булыжники медяки. А Мирон уже легко бежал по не очень крутой крыше соседнего дома.
Подполковник тоже разбежался, тело его спружинилось. Оттолкнулся ногами от карниза и перелетел через пропасть, разделявшую два дома. Но не было в его уже немолодых ногах той силы и упругости, как у Мирона, и он, каким-то чудом успев ухватиться за водосточный желоб, завис над пропастью, закричал Мирону:
– Помоги-и!..
Подполковник из последних сил держался за край желоба, боясь взглянуть вниз, чтобы не ослабеть от страха высоты, и все смотрел вверх, на свои побелевшие от напряжения руки, и еще выше, туда, где дрожали в выбеленном зарею небе редкие пригасающие звезды. На отчаянный крик подполковника Мирон невольно оглянулся и… снова ринулся дальше, пригибаясь и петляя. Он уже успел поверить, что и на этот раз кривая вывезла – спасен, а спасенному незачем второй раз рисковать.
Желоб под тяжестью тела подполковника медленно разогнулся, и он с глухим криком рухнул вниз. Перед последним смертным мгновением ему показалось, что он еще может за что-нибудь уцепиться, и вытянул руки, но небо внезапно отодвинулось, покачнулось и выбросило ему в глаза нестерпимо белое свечение.
Когда подбежали чекисты, подполковник уже не дышал, его глаза незряче смотрели в небо, а руки были вытянуты вперед, словно он все еще силился до чего-то дотянуться.
Раненый Сазонов обыскал погибшего, извлек из карманов пистолет и какие-то бумаги. Одного чекиста он оставил сторожить тело, трех послал преследовать Мирона, а сам поднялся в квартиру Федотова.
– Один, похоже, ушел, товарищ Красильников, а второй насмерть разбился, – невесело доложил Сазонов и утомленно протянул пачку бумаг: – Это вот при нем нашли.
– Ты ступай голову-то перевяжи, – посоветовал Сазонову Красильников, взглянул на его слипшиеся волосы и темные потеки крови на шее и гимнастерке. – Ишь сколько кровищи вышло.
– Ничего, заживет, – приободрился Сазонов.
– Не геройствуй, не надо! – пристрожил его Красильников и подсел к столу. Неторопливо надел очки и стал раскладывать перед собой найденные у подполковника бумаги.
Лев Борисович, сидевший неподалеку, не удержался, зыркнул острым, цепким взглядом по этим бумагам и тут же отвел глаза, снова приняв безразличный вид. Лишь большие пальцы рук опять стали торопливо выделывать замысловатые фигуры.
Семен Алексеевич на мгновение покосился на руки Федотова, с улыбкой подумал: «Чудно! Владеет-то собой как, а с руками справиться не может».
– А нервишки у вас, Лев Борисович, я замечаю, неважнецкие. Лечиться бы надо, – сочувственно сказал Красильников Федотову, продолжая неторопливо разбираться в бумагах.
– Вы это к чему? – встревожился Федотов и тут же сделал вид, что не понял Красильникова.
– К тому самому, что… есть та бумажка, которой вы сейчас так боитесь. Вот она… – Семен Алексеевич сдвинул ниже на нос очки, стал внимательно рассматривать потертый на сгибах лист бумаги. – Самим командующим Добровольческой армией Ковалевским подписанная. С печатью. Все чин чином… Почитать?