– В тюрьме.
– Н-да… – удрученно произнес Лацис. – И Кольцов тоже, как я понимаю, на грани разоблачения… – Лацис, перегнувшись через стол, ровным, суховатым голосом жестко добавил: – Да-да! К сожалению, это суровая и горькая истина. Об этом красноречиво свидетельствуют проверки, которым подвергается Кольцов. Они участились. Щукин ему не верит… подозревает… Даже если он не скоро докопается до истины, в такой обстановке много не сделаешь.
– Что вы предлагаете? – еще не до конца понимая, куда клонит Лацис, негромко спросил Фролов.
– Пока не поздно, пока есть время, создавать в Харькове еще одну, запасную сеть. И своевременно выхватить из штаба Ковалевского Кольцова… Мне кажется, что в Харьков нужно идти тебе. Совещание Ковалевского с англичанами и французами нас будет очень интересовать. И полагаться в этом деле сейчас только на Кольцова – боюсь – рискованно!..
Вход в штаб Добровольческой армии охраняли два мраморных льва с грозно разинутыми пастями, отчего казались ненужными вросшие в землю часовые. А в стороне от входа, в зеленой прохладной тени вольно разросшихся каштанов, стояла садовая скамейка, на которой часами просиживал Юра с раскрытою книгой в руках.
Здесь Юре никто не мешал. А кроме того, отсюда он мог наблюдать немало интересного: в диковинных автомобилях, откинувшись на мягких сиденьях, подъезжали внушительные генералы; с шиком подкатывали лакированные экипажи, из которых высаживались штатские – богато одетые люди; подкатывали на мотоциклетах запыленные офицеры связи; пробегали адъютанты; сновали вестовые… Любопытно было наблюдать за всеми этими людьми, представлять, по какому неотложному делу спешили они сюда. Порой Юра придумывал, что все эти генералы, вестовые, офицеры и просто цивильные – все спешат к нему на доклад, и он волен остановить дивизии или повести их в победный бой…
…Юра хотел было пойти обедать, когда к подъезду штаба подкатил, сверкая краской и стеклами фар, длинный «фиат» командующего. Из штаба торопливо вышел чем-то озабоченный Кольцов.
– Павел Андреевич, вы куда? – радостно бросился ему навстречу Юра. Юре показалось, что Кольцов не расслышал его, и он еще громче повторил: – Вы куда?
– По делам, – коротко бросил Кольцов, занятый своими мыслями.
– Возьмите меня с собой, – заглядывая в глаза Кольцову, попросил Юра и совсем уже жалобно-плаксивым голосом добавил: – Мне скучно здесь, Павел Андреевич! Возьмите, а?
Кольцов посмотрел на часы, внимательно оглядел Юру, на секунду задумался и, вздохнув, произнес:
– Ладно! Только переоденься! И быстро…
Не скрывая радости, Юра поднялся по лестнице на второй этаж, вбежал в свою комнату и второпях стал натягивать форменные брюки, рубашку. Одеваясь, он по привычке стоял у окна и смотрел во двор штаба…
С тех пор как было получено сообщение о приезде военной миссии союзников, во дворе воцарился убыстренный ритм жизни: больше обыкновенного бегали штабные интенданты, суетились солдаты комендантского взвода, сновала обслуга офицерского собрания. Под навес, где раньше постоянно находилась машина коменданта, теперь сгружали ящики с шампанским, винами, фруктами…
Целые штабеля ящиков выстроились и вдоль стены, примыкающей к штабу гостиницы, в верхних этажах которой жили офицеры, а внизу помещалось офицерское собрание – в его залах собирались дать банкет в честь союзников. Принимать их готовились широко и щедро, по-русски, как в старые добрые времена.
Надев куртку, Юра снова бросил взгляд во двор и – даже отшатнулся от неожиданности.
Через двор вслед за полковником Щукиным шел, словно крадучись, странно знакомый человек, одетый в вылинявшую поддевку. И эту поддевку, и ее владельца с широким оспенным лицом Юра узнал бы даже и через сто лет. Это был ненавистный ему человек, убийца его матери – Мирон Осадчий… Да что же это такое? Ужасное наваждение? Душный, дурной сон?
Вцепившись руками в подоконник, Юра смотрел во двор.
А Щукин и Мирон остановились, и Мирон, размахивая длинными, нескладными руками, стал что-то подобострастно говорить Щукину.
«Да как же так?!» – думал Юра, и бессильное отчаяние захлестнуло его сердце: этот человек из страшного Юриного прошлого неотступно следовал за ним.
– Юра, ты готов? – раздался в коридоре приближающийся голос Павла Андреевича. – Ведь я так сегодня и не попаду к градоначальнику.
Но, увидев мальчика, Кольцов осекся. Лицо у Юры было бледным – ни кровинки, руки тряслись, он неотрывно смотрел во двор.
– Что с тобой, Юра? – спросил Кольцов и мягко положил ему руку на плечо. От этого прикосновения Юра словно очнулся. Плечи у него неожиданно, как у плачущего, обмякли, и он обернулся к Павлу Андреевичу.
– Ты заболел? – снова участливо спросил Кольцов.
Юра тихо, но внятно ответил, как бы уверяя своего друга:
– Нет-нет!.. Ничего!.. Это я просто задумался… Что-то нашло – и задумался. Поехали, да?
Но и когда они уже в машине ехали по городу, Юра, забившись в угол, был по-прежнему молчалив и нелюдим. Когда к нему с чем-нибудь обращался Кольцов, Юра глядел на него исподлобья и взгляд его был отсутствующим. «Да», «нет» – вот и все. Или просто кивок головой.
Юра лихорадочно думал о Мироне. «Значит, этот человек с приплюснутым носом – не просто бандит, – старался понять Юра. – Он – не просто грабитель. Он давно работает у Щукина. Значит, и тогда, летом, он приходил в Киев по заданию полковника Щукина…»
Автомобиль, плавно покачиваясь на уличных ямах, катился по улице.
Юра, подавшись вперед, плотно сжав губы, пытался разобраться в тех странных загадках, которые предлагала ему жизнь в последнее время. «Как это может быть? – безутешно допрашивал он себя. – Как это может быть, чтобы бандит был вместе с теми, с кем дружил, кого считал своими соратниками мой отец?.. А может, Щукин совсем не знает, что это бандит-ангеловец? Может быть, ему надо сообщить об этом?»
Промелькнули армейские казармы, купола крохотной церквушки, на повороте Юру сильно качнуло, и он уткнулся лицом в аксельбант Кольцова…
«Мне обязательно нужно разобраться в этом», – снова вернулся Юра к мучившему его вопросу. Нет, не стоит говорить Щукину. Ведь один раз он уже сказал об этом Викентию Павловичу, и что вышло? И дядя, и те, кто с ним был, обозлились. А этого бандита отпустили…
И тут Юра внезапно решил: если уж все складывается против него, он сам отомстит этому человеку за маму. За себя. И конечно, за всех хороших людей, которых когда-нибудь обидел этот бандит… Он достанет пистолет, подойдет к нему и в упор выстрелит. Пусть знают, что он умеет мстить. А потом все объяснит Владимиру Зеноновичу. Юра был уверен – он поймет его. Он – добрый и справедливый. Поймет – и, конечно, простит.
Но одно плохо: как достать пистолет? Да чтобы был небольшой и меткий, чтобы взял в руку, взвел курок – и раз! Где добыть такой? У Павла Андреевича? Но тогда его могут наказать за небрежное хранение оружия. А этого Юра не мог допустить даже ради самого необходимого случая.