– Это недоразумение… Ошибка… Ошибка… – бормотал Волин. – Поверьте, это роковое совпадение… Нет-нет, вы обязательно запросите Казань. Это брат мой… Леонид… – И он смолк и несколько мгновений стоял так, словно прислушиваясь к тишине, затем сказал: – Вы знаете, я вспомнил… Они же его тогда перевязывали… Бож-же, как я это упустил. Конечно же это навет. Это поручик Дудицкий сказал вам о двух красных. Да, теперь я начинаю кое-что понимать! Это он работает на красных, и ему необходимо…

Щукин кивнул головой – и конвоиры двинулись, подталкивая Волина. Сзади него встал штабс-капитан Гордеев.

– Ваше высокоблагородие! – уже в дверях обернулся Волин. – Я вас прошу, не разрешайте ему меня пытать. Он зверь, искалечит меня. Когда выяснится, что все это клевета, я уже не смогу вам быть полезен.

– Клевета, но господин Тихомиров арестован Киевской Чека, – сказал ему Щукин. – Клевета, но Осипов убит, клевета, но наши оперативные сводки регулярно получает враг…

– Бред… кошмарный бред… Какой Тихомиров? Какое я имею отношение к убийству Осипова?..

Волин наконец понял, что никто здесь, в этом здании, не поверит в его невиновность, что он обречен в результате какой-то страшной, непоправимой ошибки.

Конвоиры подталкивали его, а он упирался, все время оборачивался так, что на шее взбугрились жилы, и торопливо кричал:

– Мне вас жаль, господин полковник. Вы жестоко расправляетесь с преданными людьми. С кем же вы останетесь?

Дверь захлопнулась.

Глава двадцать четвертая

К середине августа обстановка на фронте усложнилась настолько, что об удержании Одессы и Черноморского побережья силами 45, 47 и 58‑й дивизий, сведенных в Южную группу войск, не могло быть и речи. Деникинцы захватили Николаев и Херсон. Петлюровцы на западном участке фронта успешно развивали наступление на Вапнярку, Христиновку, Умань. Корабли английского флота подошли к Одессе и начали ее двухдневную бомбардировку, а затем высадили десант…

Южная группа оказалась в окружении деникинских и петлюровских войск. Надо было уходить на соединение с частями Красной Армии. Вырваться из кольца. Причем пробиваться предстояло на север, по вражеским тылам.

Чтобы обсудить путь прорыва, на совещание в Бирзуле собрались командиры 45, 47 и 58‑й дивизий. По поручению Реввоенсовета Южной группы первым выступил А.В. Немитц. Он сказал о необычности намечаемого рейда. Более четырехсот верст предстоит пройти красным бойцам по глубоким вражеским тылам. Такого еще никогда не было.

Закончил это совещание Иона Эммануилович Якир:

– Сейчас самое важное – это быстрота и решительность действия. Необходимо, чтобы части, собранные в кулак, стремительно двигались вперед, на север. Только в этом спасение. Переходы будут длинными, в тридцать – сорок верст, привалы и ночевки – короткими. В походе и на привалах всем политработникам, командирам находиться среди бойцов, беседовать с ними. Каждый член партии обязан вести неустанную агитацию, просто и ясно разъясняя задачу.

…29 августа начался героический рейд Южной группы. Днем и ночью, без отдыха и сна шли красноармейцы по бесконечной знойной степи, не вспаханной и не засеянной в этом году. Шли тремя бесконечными колоннами по сложному, хитроумному маршруту, составленному адмиралом Немитцем, путая карты противника, отбивая мелкие удары разрозненных деникинских и петлюровских войск, которые так и не смогли объединиться. На телегах везли раненых и штабное имущество. Десятки круторогих волов, запряженных попарно, тащили бронемашины – не было бензина.

Курилась под красноармейскими ботинками степная пыль, клонились к земле шелковистые метелки ковылей.

Усталые и запыленные отряды растянулись до самого горизонта…

* * *

Через приемную быстро, без обычной торжественности прошли бригадный генерал Брикс и генерал Журуа. Замыкал это торопливое шествие Ковалевский.

Возле столика адъютанта он на мгновение задержался и бросил Кольцову:

– Павел Андреевич! Потрудитесь распорядиться, чтобы мой салон-вагон и паровоз были наготове. Наши гости хотят побывать на передовой.

«Это – важно! – пронеслось в голове у Кольцова. – С транспортом сейчас сверхтрудно. Проводятся тщательные мобилизации железнодорожников. Кое-где даже выпустили железнодорожников из тюрем. А что, если использовать это для освобождения Кособродова и его товарища-кочегара? А может, и Красильникова?.. Это нужно хорошенько обдумать! Может, это единственный случай… Подумать… Подумать…»

Командующий вопросительно смотрел воспаленными от усталости глазами на Кольцова, удивленный неожиданной паузой.

Кольцов виновато улыбнулся, словно прося прощения за заминку, и раздумчиво произнес:

– Будет исполнено, Владимир Зенонович, хотя…

– Что еще? – помягчел Ковалевский.

– Может быть, гостям лучше проехать на автомобиле.

Ковалевский нахмурился. Он не любил, когда ему возражали.

– Нет, они поедут поездом! – сухо сказал он.

– Владимир Зенонович, получена сводка транспортного ведомства! – Кольцов многозначительно посмотрел на командующего и, чтобы придать весомость своим словам, четким голосом продолжил:

– Они жалуются на нехватку паровозов – не успевают доставлять к фронту боеприпасы… Между тем многие паровозы не ремонтированы, а иные и исправные простаивают в депо.

Ковалевский вскинул на Кольцова глаза, в которых закипал гнев, – это не первый случай, когда ему докладывают о неблагополучии с железнодорожным транспортом, – и отчеканил:

– Поч-чему?

В ответ на вопрос командующего Кольцов недоуменно пожал плечами – дескать, не может знать этого, – но затем доверительно сказал:

– Тюрьма, Владимир Зенонович, забита железнодорожниками. За ничтожную провинность, вместо того чтобы отстегать плетьми и заставить работать, их сажают в тюрьму…

– Безобразие!.. Напомните мне об этом после совещания! – тихо взорвался Ковалевский и поспешил к себе в кабинет. Но, будто что-то вспомнив, в дверях обернулся и добавил: – И все-таки поездом!

– Слушаюсь! – вытянулся адъютант.

Когда Ковалевский закрыл за собой дверь, Кольцов несколько мгновений раздумывал. Взялся за телефон, строго бросил в трубку:

– Соедините меня с полковником Щетининым!.. Что?.. Как нет!.. Где он? Почему не знаете?.. Это от командующего! Черт знает что!.. – возмутился Кольцов и резко опустил трубку на рычаг.

Полковник Щетинин вскоре пришел к себе в градоначальство. Дежурный положил перед ним рапорт.

– Что? Происшествия? – с тревогой спросил Щетинин.

– Ничего особенного, – успокаивающе ответил дежурный. – Вот только от командующего звонили, вас спрашивали.

– Кто спрашивал? – насторожился Щетинин.