— Очень поучительная система. Ваше изобретение?
— Нет. Уполномоченного ударной группы товарища Данишевского. Ну и я кое-что предложил. Знаете, Павел Андреевич, мы почти все обо всех знаем.
— Я смотрю, уже и обо мне, должно быть, подробные справки навели. За буханку хлеба? Или за пару селёдок?
— Вы все шутите, — обиделся Зотов.
— Нет, не шучу. Если людей до людоедства довести, они и отца с матерью оговорят.
— Странно рассуждаете, товарищ Кольцов. Они ведь, если говорить честно, враги. А мы их все равно кормим. Не вдоволь, но все же. И покупка сведений, согласитесь, это же лучше, чем то же самое выяснять под пытками. Во всяком случае, гуманнее. Товарищ Данишевский рассказал Розалии Самойловне. Та одобрила. И Бела Кун тоже. Сказали, что введут подобную систему в других лагерях.
— Даже не сомневаюсь, — сухо сказал Кольцов.
Сквозь выломанную дверь они вошли в зернохранилище. Цементный пол был устлан соломой. Где-то наверху, в крыше, зиял пролом, и в нем тонко посвистывал ветер.
Несколько человек, увидев вошедших, встали. Большинство, зарывшихся в солому, продолжали лежать.
— Больные, — пояснил Зотов. — Остальные во дворе.
— Медицинскую помощь оказываете? — спросил Кольцов.
— Каждый день их осматривают медработники. Но, если откровенно, многие из них — обыкновенные симулянты.
Среди пленных Кольцов выделил высокого седого мужчину, с ненавистью глядевшего на них. Подошел к нему.
Собственно, ни с кем он разговаривать не собирался. Все и так было ясно. Но неожиданно для себя он задал вопрос, которого потом долго стеснялся. Этот вопрос всегда задавали заключенным в дешевых книгах, прочитанных в юности:
— На что жалуетесь?
— Разве сами не видите? На скотскую жизнь, — ответил седой и отвернулся.
Несколько пленных, с посиневшими и измятыми от холода и недоедания лицами, двинулись к Кольцову.
— Лучше уж расстреляли бы, что ли! Зачем же так-то? Мы все же пока еще люди!
Все больше пленных стали обступать их.
— Нам бы на всех одну винтовку и сотню патронов! — выкрикнул пожилой мужчина, голова которого была перевязана грязной тряпкой, сквозь которую проступила засохшая кровь. — Мы бы сами пострелялись. Вешаться не хочется. Не пристало российскому офицеру умирать такой поганой смертью.
Кольцов понимал, что нет у него для них никаких слов утешения. Если и скажет хоть что-то — соврет. Потому что не в его силах было в одночасье что-нибудь изменить. Он понимал, что лагерь для военнопленных — не санаторий. Но увиденное не укладывалось в голове. Надо срочно что-то предпринять! Уже сегодня!
Они вышли из зернохранилища. По выражению лица Кольцова и его спутников Зотов понял, что никакие оправдания ему не помогут. Надо уже сегодня звонить Розалии Самойловне. Иначе, похоже, разразится скандал.
— Напрасно не зашли к другим. Я же предупредил, здесь самые злостные наши враги, заслуживающие смерти… — Пытаясь как-то оправдаться, сказал Зотов и с вызовом спросил: — Или я не прав?
— Они уже осуждены? Приговорены к смерти?
— Вопрос дней. Не успеваем.
Зотов предложил зайти в «генеральскую» сторожку. Видимо, она была здесь образцово-показательной. Но Кольцов коротко сказал:
— Достаточно.
— Напрасно, — огорчился Зотов. — Я думал, вы заинтересуетесь. Насколько я осведомлен, вы были адъютантом генерала Ковалевского?
— Вы и это знаете? У вас хорошо налажена агентурная работа.
— Спасибо, стараемся. Говорят, вы были хорошим адъютантом. Исполнительным.
— Да, конечно. Поэтому довольно долго прослужил адъютантом. Ошибся всего один раз. О чем не жалею.
— Я и подумал, откуда у вас это, — сказал Зотов. — Теперь понял.
— Что значит «это»?
— Я имел в виду классовое чутье. Оно у вас притупилось. Так мне показалось.
«Ах, ты, подлая душонка! Издалека заходишь! — подумал Кольцов. — Скажи я, что у меня нет классовых предубеждений, и я становлюсь врагом не только Зотова, но и Розалии Землячки, Белы Куна, а также всесильного Троцкого. Я — чужой им. Чужеродный. Ибо все это: концлагерь, чахоточный кашель, холод, голод, бессудные расстрелы — все это зиждется на классовом чутье, иначе: на классовой ненависти. Никаких законов пока еще нет. Есть инструкции, руководства к действию, которые сочиняют все, кто хоть чуть-чуть поднялся над головами остальных. Страна живет пока по ним. А они тоже родились не на пустом месте. Еще Робеспьер сказал: «Чтобы казнить врагов, достаточно лишь установить их личности. Требуется не наказание, а уничтожение». Нет, они с Зотовым никогда не поймут друг друга!
Они вернулись в Особый отдел.
— Хотелось бы взглянуть на ваши отчетные документы, — попросил Кольцов.
— Какие? — Зотов сделал вид, что не понял.
— Книгу учета прошедших перерегистрацию и содержащихся в концлагере. Надеюсь, там отражено, кого и когда судила «тройка» и какой вынесла приговор.
— Ах, это! Есть, конечно, такая книга. Как же! Туда записаны все решения «тройки». Но она, извините, строго секретная. Без разрешения Землячки или Куна я не имею права никому ее выдавать.
— Мне — имеете, — спокойно сказал Кольцов и положил на стол свое удостоверение. — Видимо, ваши информаторы не известили вас, что помимо того, что я когда-то был адъютантом генерала Ковалевского, в настоящее время являюсь Полномочным представителем ВЧК, и Михаилом Васильевичем Фрунзе мне дано право единолично решать все вопросы, касающиеся дальнейшей участи военнопленных.
Зотов коротко взглянул на удостоверение. Все, что ему надо было знать о Кольцове, он, конечно, уже знал.
— Но, к сожалению, этой книги на данный момент у меня нет.
— Где же она?
— Она хранится в сейфе, в канцелярии.
— Попросите принести.
— Видите ли, люди разъехались, — забеспокоился Зотов. — Может быть, завтра? Прямо с самого утра.
— Сегодня. Сейчас, — настойчиво велел Кольцов.
— Да, конечно. Я понимаю, — подхватился с кресла Зотов.
— Не трудитесь, — сказал до сих пор не проронивший ни слова Гольдман. — Я сам схожу.
— Я помогу. Вам могут не дать.
— Мне? — удивился Гольдман. — Мне дадут.
— Не суетитесь! — строгим голосом остановил Зотова Кольцов.
Гольдман вскоре вернулся с толстой амбарной книгой, положил ее перед Кольцовым.
— Это решения «тройки», — пояснил Зотов.
— Кто в нее входит?
— Вам конкретно?
— Именно, конкретно.
— Значит так. Уполномоченный ударной группой товарищ Данишевский, комендант Особого района Добродицкий. В Особый район входят еще Керчь и прилегающие…