– Все относительно, дружок. Никакой коммерцией я не занимаюсь, а мелкие расходы… откуда ты знаешь, может, это для меня мелочь? Хочешь, я этот ящик вообще оставлю под диваном? Мне на него плевать.
Ягун почувствовал, что так оно, скорее всего, и есть, и ему стало еще тревожнее за Дыра. Впрочем, Дыр всегда был такой. Еще в Тибидохсе ухитрялся давать деньги в рост, а пороки, как известно, тянутся один за другим на веревочке.
Уже на пороге Семь Пней вспомнил о чем-то и помрачнел.
– Слушай, Ягун, подожди меня здесь! И это… не ходи за мной, я сейчас вернусь… – попросил он и снова повернул в комнату.
Ягун, как мальчик-паинька, не последовал за ним, но, дружески хлопнув удалявшегося Дыра по плечу, ловко подключился к его зрению. Он умел делать это блестяще, причем в обход мозга. Никакие блокировки Дыра, защищавшие его сознание от вторжения, не помогли бы от контактной магии. Правда, удерживать зрение Дыра Ягун мог совсем недолго. Лишь пока плечо Пня продолжало ощущать его хлопок. Оставаясь в коридоре, он видел, как Дыр вошел в комнату и, захлопнув за собой дверь, защитил ее заклинанием.
«Ну… ну… шустрее, дружок!» – мысленно торопил его Ягун, ощущая, что видит все хуже. Его контакт с глазами Дыра ослабевал.
Семь Пней подошел к стене и, коснувшись ее кольцом, что-то быстро начертил на обоях. Часть стены исчезла. Открылся узкий проход.
«Пятое измерение! Устроил себе тайничок!» – мельком подумал Ягун. С точки зрения магии все было дебильно просто.
Внук Ягге увидел множество длинных полок. Взгляд Дыра деловито устремился вниз, отыскивая нечто определенное. Что именно он искал, Ягун уже не узнал. Дыр зацепил плечом одну из полок и выругался. Контакт Ягуна с его зрением был прерван. Плечо, забыв о хлопке Ягуна, реагировало теперь на царапнувший его гвоздь.
Вздохнув, играющий комментатор сел на пол и, по-турецки скрестив ноги, стал ждать. Семь-Пень-Дыр вышел из комнаты минут через пять. Он фальшиво насвистывал. Левый карман его куртки оттопыривался. Кроме чемодана, в руке у Дыра был невзрачный пакет. Примерно такой же можно бесплатно взять в любом супермаркете.
Глазки Дыра зорко чиркнули по Ягуну.
– Скучаешь?
– Есть немного. Что ты там возился? – спросил играющий комментатор.
– Да вот, забыл положить свитер, а чемодан уже лень открывать, – пояснил Дыр.
– Бывает, – участливо сказал Ягун и многословно рассказал, как однажды бабуся по ошибке положила ему в поход две кроссовки из разных пар.
– Один был заговорен на трехкилометровые шаги, другой на километровые. Повезло, что оба были левые. Надень я оба сразу, мои ноги оказались бы довольно далеко одна от другой, – закончил Ягун.
Семь-Пень-Дыр засмеялся и смеялся чуть дольше, чем шутка того заслуживала.
На улицу они вышли вместе, держа перстни наготове. Наляпов у подъезда не было, не наблюдалось их и в арках. На запруженном людьми проспекте Дыр наконец расслабился.
– Ну вот! Если ты к Попугаихе, то тебе туда… Держи пять! – сказал он.
Избегая смотреть ему в глаза, Семь-Пень-Дыр продолжительно и очень дружелюбно тряс Ягуну руку. Так трясут ее обычно люди, которые ужасно рады с вами расстаться. Внук Ягге подождал, пока франтоватый Дыр и его красный чемодан скроются в толпе. Семь Пней не обернулся ни разу.
Ягун повернулся и пошел к Попугаевой. Шел и размышлял, что никогда не следует думать о человеке плохо. Всякий может измениться к лучшему. Даже если ты пень и в душе у тебя куча дыр.
Можно соревноваться не в ненависти, не в приобретательстве, но в любви. Это гораздо увлекательнее.
Книга Света
«Кто сказал, что утро вечера мудрее? Чушь! Ягун прав! Утро вечера дебильнйе», – наплевав на правильность ударений, размышляла Таня.
Вокруг все было серым. Земля внизу казалась унылой и собранной в складки, как полосатое больничное одеяло. Моросил мелкий дождик. Не дождик даже, а противная взвесь, оседавшая на лице, драконбольном комбинезоне и полированных боках контрабаса. Даже смычок и тот пропитался сыростью, и, когда Таня делала рукой энергичное движение, с него летели капли.
Однако с дождем приходилось мириться как с неизбежным злом. Если подняться выше туч, дождя не будет, зато их пухлые серые тела закроют землю, и тогда непонятно, как она найдет Ваньку. «Ван Вала», как однажды назвала его Гробыня.
С Лысой Горы Таня улетела на рассвете. Сама Склепова так и не сумела подняться, чтобы проводить ее, только промычала что-то сквозь сон, и проводил Таню хмурый Гуня.
Мертвяков на улице уже не было. Они залегли спать, не дожидаясь первых петухов. Зато к Гуне с ходу, что-то возбужденно выкрикивая, подскочил длинный тощий вурдалак. Гломов урезонил его вломусом и подул на кулак.
– Сегодня весь день будут цепляться… ничего не попишешь… – сказал он.
– Почему? – удивилась Таня.
– Ну как? Сегодня же четверг.
– И что? Четверг у вас на Лысой Горе драчливый день? – не поняла Таня.
Гломов хмыкнул.
– Вроде того. Как-то мы с Гробкой поцапались, довольно круто, и она меня сглазила четверговым сглазом. Теперь по четвергам все принимают меня за своего врага. Сечешь?
– Смутно, – сказала Таня.
– Ну это бывает… Через пару минут просечешь! – сказал Гуня, оборачиваясь.
С противоположной стороны улицы на него коршуном кинулся молодой маг с бородкой а-ля Арамис и стал душить Гуню, крича:
– Говорил же, что найду! Где она, где? Отвечай! Отвечай, собака!
Гуня хладнокровно оторвал от своего горла чужие руки и образумил нападавшего, без особой силы боднув его головой в подбородок. Убедившись, что новых претензий нет, Гломов помог Тане перешагнуть через бесчувственное тело.
– Кто «она»? Чего он хотел? – взволнованно спросила Таня. Воображение уже нарисовало ей Гуню, который тащит куда-то несчастную девушку.
Гломов пожал плечами.
– Представления не имею! Все вопросы к предыдущему оратору, когда он очнется, – заметил он.
Тане показалось, что она начинает что-то понимать. Гломов говорил про четверговый сглаз.
– Значит, сегодня на тебя все будут бросаться?