– А вы не видели его? – спросил Горин, как будто не замечая их напряженного внимания.
– Нет, мы его не видели, – сказал Берг, улыбнувшись и поведя плечами, словно желая сбросить с себя давивший на него груз.
Вадим тоже шевельнулся и на секунду отвел от Егора свой бульдожий взгляд.
– И хватит об этом, – сказал он. – Нас ждут совсем другие дела.
– Вы думаете? – притворно удивился Егор.
– А вы – нет? – так и впился в него Вадим.
– Смотря о каких делах вы говорите.
– О прежних, господин Горин, о каких же еще?
Егор покачал головой.
– Прежде чем говорить о прежних делах, – скаламбурил он, – я хотел бы пересмотреть договор. Ведь вы держали меня на крючке под страхом смерти, – я имею в виду ваш грозный легион, – а теперь оказалось, что я могу никого не опасаться.
При этих словах Берг усмехнулся, но ничего не сказал. Вадим слушал внимательно, ничем не выражая своих чувств.
– Поэтому я хочу изменить условия, – продолжал Егор. – Вы даете мне двадцать процентов, и я хочу быть в курсе всех ваших прибылей.
– Это невозможно! – вырвалось у Берга.
– Двадцать процентов – это слишком много, – сказал, нахмурив брови, Вадим.
– И потом, зачем вам эти проценты? – заметил Берг. – Мы же говорили вам о том, что скоро у наших ног окажется весь мир…
– Не морочьте мне голову вашими химерами, – холодно прервал собеседника Горин. – Мне даром не нужен весь мир. Но я хочу мои двадцать процентов – и полный отчет по доходам. Это мои условия.
– Не принимаются, – покачал головой Вадим.
– Тогда и работы никакой не будет, – отрезал Егор.
– А вот это вы зря! – хищно улыбнулся Вадим. – Стоит вам посидеть в этой милой комнате денек-другой, и вы сами позовете нас.
– Вы мне угрожаете?
– Предупреждаю.
– Ладно, – пожал плечами Егор. – Я готов подождать.
Он вернулся к кровати, вытянулся на ней и уставился в потолок, скрестив на груди руки.
Вадим и Берг постояли какое-то время, переглянулись и вышли из комнаты. Дверь закрылась.
Оставшись в одиночестве, в этих голых стенах, Егор с тревогой подумал: а не перегнул ли он палку?
Перебирая каждую фразу состоявшегося разговора, он пытался найти слабые места в выбранной им стратегии, основное направление которой было рассчитано на жадность его партнеров. Он должен убедить их в своей готовности работать лишь за большие деньги, торгуясь за каждую копейку, за каждый пункт своих прав. После того как он привел в их дом ФСБ, они наверняка будут подозревать его в желании свести с ними счеты и подвергать сомнению каждое его слово. Пусть подозревают, это не главное. Главное, чтобы они снова начали верить ему, и тогда он сумеет обмануть их бдительность и заставит сыграть их в ту игру, которая вернет ему желанную и пока недоступную свободу.
Но не слишком ли он резко начал? Как бы его пыл не остудили, оставив в этой одиночке на неопределенный срок. В его планы не входило просиживать здесь днями и неделями, теряя надежду и постепенно приходя в отчаяние. Нужно будет принимать их условия, а это – первая уступка, которая повлечет за собой вторую, третью, и, как результат, он лишится большей части своих преимуществ, которые у него появились в связи с разоблачением «Христианского легиона». И тогда его мечты о скором освобождении так и останутся мечтами.
А он только вознамерился вырваться отсюда.
«Риту жаль, – подумал Егор, отвлекшись на минуту от своих мечтаний. – Славная девушка. Она-то за что погибла? Сволочи! Я должен отомстить. За нее и за ее друзей. И за тех, кто погиб в поезде… Иначе грош мне цена. Что проку мне будет в моей свободе, когда я буду знать, что эти негодяи как ни в чем не бывало ходят по земле? Нет. Если придется, я погибну сам, но их утащу с собой. Теперь это мой священный долг!»
Его размышления были прерваны звуком открываемых дверей. В комнату вошли Вадим и Берг, но Горин и не подумал вставать с постели.
Раз пришли спустя полчаса после ухода, значит, что-то надумали. Что? Нетрудно догадаться. Люди они деловые, время терять не привыкли и наверняка нашли какой-то компромисс, который, по их расчетам, устроит всех.
В проеме дверей маячила квадратная фигура Филина. Егор, несмотря на свой боевой запал, почувствовал, как под сердцем царапнул коготок страха. С этой лютой, неумолимой силой, по его представлению, невозможно было справиться обычными способами. Тут требовалось нечто особенное, от чего не может спасти ни могучее тело, ни совершенная выучка. Что это могло быть, Егор пока не знал. Но надеялся, что узнает.
– Итак, мы согласны, – сказал Вадим, многозначительно глянув на Горина.
– Это уже интереснее, – сказал тот, неторопливо подымаясь.
– Двадцать процентов – это, конечно, слишком много, – заявил Вадим. – Но десять – приемлемая цифра.
– Но подождите, – запротестовал Егор.
– Десять процентов – и ни одного сверху! – повысил голос Вадим. – Вы должны понимать, что это огромные деньги.
– Но вы получите намного больше, – заметил Егор.
– У нас – дело, – возразил Вадим, – мы занимаемся большим бизнесом. Вы же, насколько я понимаю, будете все тратить исключительно на себя.
– Это не ваше дело, куда и сколько я буду тратить, – разозлился Горин.
– Ну, как бы там ни было. Десять процентов – это наша окончательная цифра.
– Не упирайтесь, Егор, – ввернул Берг, сладенько улыбаясь. – Вы получите такие деньги, что при всем вашем желании не сможете потратить и тысячной их части. Уж поверьте мне.
Горин помолчал, делая вид, что ему крайне тяжело отказаться от мечты о двадцати процентах.
– Но я требую полного отчета, – наконец сказал он.
– Никаких тайн, – поднял руки Берг.
– И, конечно, я хочу получить свободу передвижений.
Вадим и Берг переглянулись.
– Вы немного неверно повели себя, Егор, – мягко возразил Берг. – И теперь, как вы понимаете, мы обязаны какое-то время проявлять осторожность. Но, как только мы достигнем полного взаимопонимания, вы будете абсолютно свободны.
– И когда это произойдет?
– Все зависит от вас, – улыбнулся Берг.
Вадим, соглашаясь с ним, кивнул.
– Хорошо, – сказал Егор. – Я понял.
Он прошелся по комнате взад-вперед, окинул взглядом голые, как в больничной палате, стены.
– Я могу хотя бы переселиться в другое помещение? – спросил он брюзгливо. – Я, знаете ли, не привык жить в бункере.
– Мы договорились? – спросил Вадим.
Егор помолчал, глядя себе под ноги. Пусть думают, с каким трудом он идет на их условия.