Андрей своими глазами видел, как немецкий пулеметчик расстрелял артиллерийский расчет. Они с Сафроновым залегли в канаве, у самой дороги. Не надо было им «сорокапятку» выкатывать на середину улицы.
— Уходите!… С улицы уходите!… — кричал им Аникин. Но огонь такой плотный — не высунешься. Командир у них был уж очень горячий. Чернявые волосы выбивались из-под фуражки, и лицо смуглое — видать, кавказских кровей. Андрей даже лейтенантский ромбики у него успел разглядеть. Артиллеристы выкатились вслед за танком, неожиданно. И в самую гущу боя угодили. Из огня — в полымя. Тоже наверняка действовали в соответствии с приказом «Провести разведку боем».
Позицию «сорокапятка» поначалу выбрала очень неплохую. В кювете, за кустами зелеными. Этот гад-пулеметчик фашистский даже не сразу понял, откуда они по нему саданули. А влупили они здоровски. Почти в «десяточку». Да только это почти артиллеристам и аукнулось. Видимо, подумали, что пулеметчика уничтожили. А он живучим оказался.
Решили артиллеристы поближе свое орудие подтащить, чтобы по саду ударить. А по канаве никак «сорокапятку» не выволочешь.
— Сафронов! За мной!… — ткнув солдата прикладом в плечо, Аникин вскочил на ноги и побежал к орудию.
— Да куда вы, товарищ Аникин?!
— Молчать! За мной!… — на ходу бросил через плечо Андрей. Он молча подскочил к орудийщикам и, вцепившись в щит пушки, налег на нее изо всех сил. Никто из артиллеристов не вымолвил ни звука. Краснота перенапряжения проступала на их лицах сквозь грязь, пыль и копоть, покрывавшую всех четверых. Тоже, видать, порядочно отмахали по степи, прежде чем начать разведку боем в этих Кривцах.
Андрею почему-то запомнилось, какая холодная сталь у щита. С него пот катил градом, и в этой прожарке боя такая прохлада казалась чем-то неестественным.
Вот, наконец, и Сафронов добрался до них, ухватившись за щиток с другого края. Только помочь он уже не успел. Длинная пулеметная очередь прошла левее и, вернувшись, как маятник, стала хлестать по станине и обратной стороне щита. Командира — смуглого кавказца — и его напарника убило сразу.
Они вчетвером, находившиеся за прикрытием стальной брони, почти одновременно упали на грунтовую дорогу. Андрей тут же, несколько раз обернувшись вокруг своей оси, скатился в канаву. Он слышал, как пули взрезают, выковыривают кусками плотное, утрамбованное грунтовое полотно. Они настигали и тех, кто пытался укрыться за колесами «сорокапятки», вырывали из них куски мяса, дробили кости.
Аникин выглянул на дорогу. Одному из лежавших за колесом снесло половину черепа. Второй доходил в агонии с разорванным животом и оторванной левой кистью. Какая-то из этих пуль наверняка предназначалась и Сафронову. Он умудрился упасть позади артиллеристов. Вышло так, что они стали для него естественным заслоном.
Он стучал по земле рукой, скреб ее пальцами, корчась от боли. Вторая рука, прижимавшаяся к боку, вдруг окрасилась красным. Похоже, что свою пулю Сафронов все-таки получил. Он не мог передвигаться самостоятельно.
Раздумывать было некогда. Быстро-быстро работая локтями и подошвами сапог, Андрей подполз к Сафронову. Ему показалось, что грунт вокруг него начинает закипать. Никак этот гад-пулеметчик не хотел утихомириваться.
— Больно, больно… — почти в беспамятстве бормотал Сафронов.
Одной рукой Андрей подхватил его винтовку. Выбрасывая ее вперед на манер упора, он начал постепенно подтаскивать Сафронова к обочине. Тот оказался неожиданно тяжелым. А на вид — кожа да кости.
— Где это ты так успел отъесться, а, Сафронов? — напрягаясь изо всех сил, прохрипел Андрей.
Тот в ответ только бормотал одно и то же:
— Больно, очень больно…
Они еле-еле добрались до кювета. Андрей несколько секунд переводил дух, отирая пот со лба. Пуля пробила бок Сафронова навылет, левее желудка. Наверняка у него были перебиты ребра. Возможно, задело и внутренние органы. Лицо Сафронова как-то нехорошо посерело. Он стал водить глазами из стороны в сторону.
— Держись, держись, браток…
Он приложил к побледневшим губам солдата свою флягу. В ней еще осталось несколько глотков живительной жидкости — чистого медицинского спирта. Драгоценный подарок Зины, перед прощанием.
— Отпей, отпей…
Сафронов послушно отпил и, сморщившись, отдернул голову. Но спирт действительно возымел на раненого живительное действие. На лицо вернулся румянец, и он задышал спокойнее, ровнее.
Расстегнув шинель Сафронова и осмотрев рану, он наскоро вырвал снизу нательной рубахи кусок материи и, разорвав его надвое, смочил спиртом из фляги.
— Теперь чуть пожжет… Терпи, казак…
Смоченными кусками он законопатил входное и выходное, залитые кровью, отверстия. Сафронов судорожно выгнулся в корче и закричал. Руки его попытались схватить Аникина за лицо, но тот перехватил его кисть и мертвой хваткой прижал к земле. Противоборствующее напряжение Сафронова вдруг ослабло, и он впал в забытье. Похоже, ему стало поначалу плохо от болевого шока. Его-то и снял вовремя подоспевший спирт.
Аникин огляделся. Пулеметная очередь, обильно снаряженная трассерами, продолжала поливать пространство вокруг орудия. Этот гад держал под своим прицелом весь периметр квартала, на котором закрепилась рота Авилова. Место выбрал удачное — угловое здание возле самой площади. Вернее, то, что осталось от здания школы. Скелет, обгоревший остов.
Солдаты из роты Авилова своими глазами наблюдали все подробности авианалета на поселок фашистских самолетов. Почти бегом, подходя на марше к Кривцам, они слышали этот рев, который выворачивал кишки и мозги наизнанку. Они видели, как раз за разом немецкие бомбардировщики пикировали на центр поселка, сбрасывая свой смертоносный груз. Бомбили усеянные крестами «юнкерсы», или «лаптежники», как их прозвали за торчащие в полете «лапы» шасси.
Досталось и самой роте. Авилов верно сообразил, что колонну на марше могут засечь сопровождавшие «лаптежников» истребители. В чистом поле такую цель видно за километр. Ротный приказал рассредоточиться и двигаться к поселку как можно быстрее. Но все равно один из «мессеров» оказался больно дальнозорким. Он засек повзводно подходящие к поселку цепи. Сделав оценочный круг над окраиной, высмотрев и наметив свои цели, он сделал несколько охотничьих заходов, расстреливая пушкой бегущих по степи солдат.
Андрей тоже был среди бежавших. Боль в заживающей ране не давала ему разогнаться. Но безотчетный страх внутри и жгучее желание выжить гнали его вперед. Ему казалось, что «мессер» преследует и расстреливает именно его — конкретного рядового Андрея Аникина. Почва прямо за спиной, как плугом, вспахивалась двадцатимиллиметровой авиационной пушкой «мессера», и Андрей понимал, что земля не спасет. В нее не укроешься, не зароешься, как это бывает, когда тебя взял на прицел пулеметчик из дота. Здесь единственное спасение было — бежать. Туда, вперед, к саманным хатам окраин. Их уже достигли первые счастливчики.