– Не загораживай, командир!.. – угрюмый окрик надвинулся вместе с выросшей вдруг тенью. В этом голосе сквозило отрешенное отчаяние такой смертельной усталости, что Аникин не стал спорить и выказывать субординацию. Он, стиснув зубы, с досадой, торопливо отступил на обочину, освобождая дорогу неумолимо топающим вперед силуэтам.
Огонь пожара и габаритные фонари без умолку ревущих двигателями «сушек» [1] высвечивали сутулые фигуры и изможденные лица понуро, отрешенно шагавших солдат. Потоком – техника, подводы, все пространство между ними запружено пехотой. Стрелковый полк. И откуда они тут взялись? Эх, не надо было Липатова отпускать на поиски взвода. Теперь, в этой адской кутерьме, черта с два он отыщется. Хорошенькое дело: отправил своего зама искать штрафную роту, а теперь он пропал. Вот и ищи теперь свой родной взвод, который остался, считай, практически без командования: ни командира, ни замкомвзвода…
Ночной воздух дрожал от гула многосильных двигателей десятков движущихся по дороге «самоходок». Колонну окутывала плотная завеса тьмы, которая становилась еще непрогляднее от фонарей, установленных на идущих в колонне «СУ-76», и пламени догоравшей немецкой техники. Справа по ходу движения, метрах в двадцати от ревущей моторами, лязгающей гусеницами, топочущей бесконечным числом ног и копыт, неумолимо движущейся вперед войсковой массы, горел вражеский бензовоз.
Цистерна машины, видимо, была заполнена под завязку, когда в нее попал снаряд или авиационная бомба. Ротный на коротком вечернем совещании комсостава роты говорил, что «Илы» и «Пе-2» бомбили дорогу на Мюнхеберг в течение всего штурма Зеелова. А потом еще жару по немецким зенитным расчетам добавили советские «катюши» и артиллеристы.
Тогда Андрей не особо обратил внимание на слова майора. Но потом, уже на марше, видя многометровые квадраты перепаханной снарядами и бомбами земли, Андрей не раз вспоминал Шибановского. Он вспоминал, как его взводу отчетливо слышалось эхо старательной, методичной работы «летающих крепостей» и «катюш» даже в гуще ожесточенного боя на противоположном, отвесном, скате Зееловских высот.
Голова перед началом марша на окраине дымившего развалинами Зеелова гудела от забот. Только что закончилось предмаршевое построение, на котором спешно распределяли вновь прибывшее пополнение. Аникина уже успел вывести из себя политрук взвода лейтенант Куроносенко. Пристал как банный лист к одному месту, что, мол, требуется организовать новичков для лекции, что ее, мол, проведет агитатор роты старший лейтенант Жулепский. И это как раз в тот момент, когда Андрею нужно было решить стратегические вопросы питания и обмундирования.
Восемнадцать человек – почти половина из пополнения – не ели двое суток. Их пригнали в теплушках из Белоруссии. Все как на подбор – лица, как блин, круглые, простоватые, даже застенчивые, волосы – пшенично-русые. Одно слово – белорусы. И возраста практически одного – семнадцать-восемнадцать лет. У всех срок одинаковый – два месяца штрафной. Уточнить причины их попадания в «шурики» у делопроизводителя капитана Чувашова времени не было, но Аникин уже знал по опыту: скорее всего, полицаи. Таких, почти пацанов, если не «запятнали» кровью, направляли в «шурики».
Были в новой партии еще двое со сроком «три месяца штрафной». Эти держались отдельно от всех, точнее, вся партия новобранцев обходила их стороной. Оба – заматеревшие мужики, по виду лет за сорок. Взгляды у обоих угрюмые, даже свирепые. И у обоих синяки под глазами, свежие. По дороге, видать, пришлось несладко. Скорее всего, судя по назначенному сроку пребывания в штрафной и по «фонарям», бывшие «власовцы». Видать, в теплушке попутчики устроили им выволочку.
Но Аникину эти лирические отступления были неинтересны. Раз направлены в ОАШР, значит, имеют шанс на искупление. Его забота – заменить на подобающее обмундирование те обноски последней стадии, в которые одеты новоиспеченные «шурики», и решить вопрос с мало-мальским пропитанием для своего разом распухшего взвода…
Эти заботы, которые не давали покоя Аникину, пока он с досадой блуждал в колонне в поисках своего взвода, на миг отступили перед вдруг открывшейся ему картиной. Остановившись и оглядевшись, командир первого взвода отдельной армейской штрафной роты мог своими глазами видеть в ярких отсветах пожара, во что эскадрильи «горбатых» [2] и «пешек» [3] превратили мощнейшую группировку вражеской дальнобойной и зенитной артиллерии, сконцентрированной фашистами вдоль дороги, которая от Зеелова вела прямиком в сторону Берлина. Именно отсюда мощные немецкие пушки обстреливали позиции русских на многокилометровом пространстве одерской поймы и даже Кюстринский плацдарм.
Крупнокалиберная артиллерийская мощь врага была превращена в груды металла. С обеих сторон дороги по обочинам валялись искореженные немецкие бронетранспортеры, самоходки и зенитные орудия. Значит, нашла фашистская коса на камень еще более великой, неодолимой силы.
Андрей, как завороженный, все не мог отвести взгляда от пылающей цистерны. Страшная сила взрыва разворотила ее на манер гигантского цветка, с огромными стальными лепестками.
Из оцепенения его вывел темный силуэт, неожиданно вынырнувший из клубящихся, извивающихся лоскутов тьмы и кроваво-красных отсветов.
– Товарищ командир!.. Товарищ командир… – с трудом переводя сбивающееся дыхание, боец пытался перекричать несмолкающий гул и рев. – Нашел… нашел… наши там, за минометчиками…
Аникин скорее угадал по голосу, чем узнал своего замкомвзвода Липатова. Тот продолжал кричать, тыча рукой куда-то в сторону, противоположную движению колонны.
– Какого черта наши там оказались?.. – прокричал Андрей почти в ухо Липатову. – Мы же должны были двигаться в голове колонны…
– Это строевые, товарищ командир… Стрелковая дивизия вклинилась прямо на марше вперед нас, отсюда и весь сыр-бор… А мы-то ищем – не можем своих отыскать…
В голосе Липатова сквозила нескрываемая радость: и роту в этой неразберихе отыскал, и командира не потерял. Уверенным, быстрым шагом проводника он направился против течения основной колонны, то и дело басовым окриком помогая освободить себе дорогу.
– Сюда, товарищ командир… Недалече уже… Рядышком наши оказались… Это мы-то слишком вперед рванули. А там, вишь, стрелки оказались. Целую дивизию стрелковую перемещают. Они Зеелов с севера обходили. Оттуда их по нашей дороге и погнали.
Липатов скороговоркой, словно доклад, выпаливал все это на ходу, пока они с Аникиным лавировали между пешими, телегами, стараясь не угодить под гусеницы «самоходок». Выхлопы десятков бензиновых двигателей, работающих на малых оборотах, смешивались с пылью и прогорклым, ядовито-едким дымом пожара и превращались в смесь, которую практически невозможно было втянуть в грудь в качестве воздуха.