Кто-то тяжело охнул в углу. Раздался лязгающий стук упавшего на деревянный пол оружия. Когда Андрей очутился на ногах, дым развеялся достаточно, чтобы Аникин мог оглядеть пространство достаточно тесной комнатенки. В самом углу полулежал фашист, широко раскинув прямые ноги.
Струя крови вытекала у него изо рта, капая на пятнистую куртку. И каска его тоже была обтянута пятнистой материей. Эсэсовец. В такие же камуфлированные куртки были одеты и два других немца. Они лежали возле оконных проемов, оба лицом вниз. Значит, Андрей в своем полете «щучкой» натолкнулся на спину убитого фрица. Спасибо, смягчил приземление.
Аникин стремительно подбежал к распахнутой, испещренной осколками двери. Обернувшись, он увидел, как в окно уже карабкается Тютин, а снаружи маячит Климович.
– Подвал!.. – крикнул им Аникин, заскакивая в соседнюю комнату.
Весь пол в ней был покрыт щебнем, а единственное окно основательно обложено мешками с песком, на которых лежал немецкий солдат. Он сжимал в мертвых руках винтовку, повернув белое как мел лицо чуть набок, отчего казалось, что он улегся поудобнее, щекой на мешок, и сладко спит. Вся мешковина под его щекой была бурой от крови, которая, наверное, натекла из навечно «усыпившей» его дырки в голове.
– Сдавайся! Гитлер капут! Сдавайся!.. – кричал в подвальное оконце Липатов, решивший сэкономить гранаты и провести переговоры с немцами, запершимися в подвале. Из проема вылетела автоматная очередь.
– Вот гады… бей их… – со злостью, рыча, прокомментировал взбешенный замкомвзвода. Такой невоспитанный ответ Липатыч почему-то воспринял как личную обиду.
Бойцы, следуя примеру старшины, не церемонясь, забросали подвал гранатами. Когда Липатов сорвал автоматной очередью замок на ведущей в подвал двери и они спустились вниз, вся работа была сделана. Почти все вражеские солдаты были мертвы. Липатов, уверенно перешагивая через трупы, шел впереди, с автоматом в правой руке.
– Собрать оружие… Стрелковое, гранаты, фаусты… У них тут, мать их, целый арсенал…
В самом конце разветвленного подвального помещения он наткнулся на двух раненых немцев, корчась на убитом глиняном полу, при виде Липатова они испуганно вздернули руки вверх и забормотали что-то по-немецки посеревшими губами.
Подняв автомат в вытянутой руке, Липатов в упор выпустил очередь в одного, потом – во второго. Потом он резко развернулся и, не оборачиваясь, зашагал назад.
– Гады… в начале надо было… я же предложил… гады… – вслух, с неостывшей злостью, бормотал он.
Когда Аникин и другие бойцы, зачищавшие здание, покинули его, «тридцатьчетверки» были уже далеко впереди. Возле корпусов машин маячили фигуры штрафников, прикрывавших их движение.
Чем ниже по улице спускались танки, тем сильнее наращивали они темп своей стрельбы. Во время уличных боев боекомплекты у экипажей расходовались с молниеносной скоростью, поэтому запасливые танкисты умудрялись впихнуть в башню и в боевое отделение по два, а то и по три боекомплекта.
Поначалу, конечно, повернуться негде было, но с ходом боя пространства в отделении управления становилось все больше – только успевай через башенный люк выгружать стреляные гильзы. К моменту, когда штурмовой отряд преодолел рубеж баррикады, в танке Головатого подходил к концу второй комплект снарядов, а у Шаталина стрельбу вели уже сверхурочными бронебойными из третьей серии.
Командиру пришлось отдать приказ о строжайшей экономии снарядов, для того чтобы осталось достаточно для штурма «зеленой линии». Поэтому при продвижении в русле улицы танкисты делали упор на пулеметы, не пуская в ход башенные орудия.
Теперь, когда уличные здания закончились и машины выходили на оперативный простор, перед ними ясно просматривалась главная цель: длинное, вытянутое в ширину здание депо, примыкающие к нему хозяйственные постройки, между которыми пролегли оборонительные ряды «зеленой линии».
Из четырех вражеских артиллерийских расчетов, находившихся в секторе наступления штурмового отряда Головатого – Аникина, один танкистам удалось подавить сразу. Прямое попадание бронебойного снаряда, отправленного стрелком-наводчиком «тридцатьчетверки» Головатого Федором Жаричевым, исковеркало 76-миллиметровое орудие артдивизиона, двух из четверых номеров расчета – заряжающего и подающего – разорвало осколками на месте, а командира орудия и второго подающего мощным гребнем взрывной волны отбросило в сторону вместе с ящиками с боеприпасами, разбросав снаряды по земле, как будто это высыпались спички из спичечного коробка́.
По другим артиллерийским расчетам танковые орудия «тридцатьчетверок» вели прицельный орудийный огонь. Работали и пулеметы, обстреливая вырытые в виду здания депо траншеи.
Когда Андрей миновал границу окончания улицы, обозначенной рядом высоких тополей, перед его глазами вдруг выросла стена высоких, четырех-пятиэтажных зданий города. Верхние этажи домов, кроваво-красные, будто мясной фарш, плоские и острые черепичные крыши торчали из-за товарных вагонов, запрудивших железнодорожную станцию. Возможно, фашисты специально нагнали сюда составы, чтобы создать преграду для продвижения советских войск.
И вправо, и влево, насколько хватало глаз, тянулись железнодорожные составы, а там из-за их спин выглядывали застекленные и ощеренные, черные глазницы домов. Некоторые здания были охвачены огнем, из выбитых окон и проломленных снарядами и авиабомбами крыш поднимался черный дым. Клубами этого дыма было затянуто все – здания, проходы между домами и улицы, небо над городом. Он, как будто предчувствуя уготованную ему судьбу, кутался в траурный погребальный саван. Запах гари чувствовался даже здесь, на подступах. Еще шаг, один шаг… Это он – город, логово зверя, Берлин…
Только оказавшись на открытом пространстве, Андрей осознал, каким неумолкающим грохотом канонады заполнено все вокруг. Как будто небеса разверзлись тысячью неутихающих громовых раскатов, снова и снова обрушивающихся на каменное море, раскинувшееся впереди.
Слева, примерно в полукилометре, жарко горели цистерны и деревянные вагоны на путях. Клубы жирного, лоснящегося дыма жадно, словно по невидимым небесным канатам, взбирались высоко вверх. С неба, сквозь немолчный грохот, доносился мерный и густой гул авиационных моторов.
Вдруг слева, метрах в двухстах, появился танк. Он двигался параллельно атаке наступающих в фарватере «тридцатьчетверок» штрафников. Аникин сразу узнал эту машину, стремительно движущуюся к железнодорожным путям по еле заметному скату. Номер – 53 – каленым тавром отпечатался в памяти в тот момент, когда «ИС» своим 122-миллиметровым орудием раскроил бронированную морду сторожевой «пантеры», безнаказанно скалившейся возле баррикады.
Едва выйдя из-под прикрытия улицы, «ИС» сбавил скорость, тем самым уступив место снаряду, которым попыталось встретить его немецкое орудие, крайнее слева с позиции «тридцатьчетверок». 76-миллиметровый снаряд просвистел перед самым стволом «ИСа», взорвавшись у стены окраинного дома.