Второй выстрел из вражеской «сорокапятки» стрелки, засевшие на первом этаже, уже хорошо видели. Потолок над их головами заходил ходуном от взрыва, и на головы просыпалась штукатурка.
Русские поддерживали действия своих артиллеристов плотным огнем из оконных проемов здания напротив. Пули щелкали по стенам, скалывая и вырывая куски обоев вместе с деревянными перекрытиями из стен, в щепки кромсая мебель.
Вейсенбергер отполз подальше от окна. Прижавшись к стене спиной, он испуганно озирался по сторонам, держа в руках свой «маузер». Приступ страха после гибели Штрехмеля у него стал еще сильнее.
Внутри здания, за дверным проемом, послышался неясный шум и топот. Вейсенбергер вскинул винтовку с застывшим на лице выражением немого ужаса. На пороге возник Крумм, подающий пулеметную ленту в расчете Харрингера. Он был весь, с головы до ног, покрыт слоем пыли.
Отто успел ударить по стволу винтовки Вейсенбергера. Выстрел ушел в потолок.
– Ты что делаешь?!.. Ты чуть не убил товарища!.. – закричал Хаген и в сердцах ударил Вейсенбергера по скуле. Тот безропотно принял удар. Было видно, что любая попытка достучаться до него в этот миг была обречена. Казалось, что он потерял связь с реальностью.
– Не кричи на меня! – вдруг завопил Вейсенбергер. – Ты сам только что убил Штрехмеля!..
Хаген не дал ему договорить.
– Ах ты, гад… – Отто нанес ему второй удар. Этот получился со всей силы. Вейсенбергер кубарем покатился по щебенке вдоль стены, пока не уперся в покрытый пылью, исцарапанный осколками шкаф.
– Трусливая крыса… – пытаясь умерить ярость, прорычал Отто. – Трусливая крыса…
– Чего вы затеяли?… – очумело прокричал Крумм. – Не время сейчас… Харрингер ранен. Скорее, уходить надо…
– Харрингер?… – переспросил Хаген. Позабыв о Вейсенбергере, он вслед за Круммом бросился по пролету наверх. Перила здесь еще сохранились. На втором этаже куски мебели и деревянные части перил горели, распространяя вокруг густой дым.
Харрингер лежал наискось, поперек комнаты, превращенной взрывами в разворошенный хаос. На ноге выделялась неестественно белая полоса бинта, по-видимому, наложенного Круммом. Неподалеку от Харрингера, на полу, валялся, торча сошками вверх, пулемет «МГ».
– Что с ним? – тревожно спросил Отто, подбегая к раненому.
– Плечо и нога… – деловито ответил Крумм. – Ногу я перевязал… У меня бинт закончился. В плече осколок. Здорово разворотило. Заткнул ему рану. У тебя есть бинт?
Харрингер, услышав голоса, открыл глаза и попытался приподняться. Лицо его исказилось от острой боли, и он беспомощно повалился обратно на пол.
Отто вытащил пачку бинта из сумки. Он увидел, как в глазах Харрингера мелькнул страх в тот момент, когда он подошел к нему.
– Я… в порядке… я выкарабкаюсь… – забормотал Харрингер. Неужели он испугался Хагена? Как будто тот пришел забрать его жизнь…
– Не бойся… я перевяжу рану… – попытался успокоить его Отто. Но Харрингер продолжал машинально отползать, пятясь.
В этот момент снаряд разворотил угол окна, наполнив комнату густым облаком пыли и раскаленных газов.
– Черт, надо убираться отсюда!.. – в отчаянии прокричал Крумм. – Скорее, Харрингер, нас тут к чертовой матери укокошат. Мы возьмем тебя с собой…
Харрингер будто не верил им. Он вдруг начал беззвучно плакать.
– Пожалуйста, не убивайте меня… Не оставляйте меня… – жалобно верещал он. Слышать его нытье было так же невыносимо, как предсмертный вой Штрехмеля.
– Заткнись, Харрингер… – зло проговорил Хаген. – Мы перевяжем тебя и возьмем с собой. Никто тебя не оставит. Только не надо ныть… Крепись…
Отто, разорвав пакет, начал перебинтовывать плечо Харрингера. Тот послушно умолк, стараясь проглатывать свои слезы.
Крумм, пригнувшись, подбежал к оконному проему и, осторожно выглянув, тут же отпрянул к боковой стене.
– Черт… черт…
– Что там? Что?… – спросил его Хаген, оставляя Харрингера.
– Там… там… Олхаузер… – запинаясь, с трудом выдохнул Крумм.
– Что?!.. – Хаген бросился к окну, на ходу подобрав с пола брошенный пулемет.
Олхаузера Хаген увидел сразу, как только выглянул через дымящуюся дыру в стене на перекресток. Тот бежал по перекрестью улиц, выписывая замысловатую «восьмерку». Он напоминал зайца, безнадежно затравленного несколькими гончими, которые распластались возле своей добычи на финише охоты, готовясь вот-вот вцепиться в шкурку жертвы зубами и растерзать ее в клочья.
В роли гончих выступали очереди сразу нескольких пулеметов, которые решетили трассирующими очередями брусчатку вокруг Олхаузера. Пробежав несколько шагов, он поскользнулся, подкатившись к афишной тумбе со снесенным верхом, которая стояла на ближнем к Отто углу.
Удивительно, как вражеские пули до сих пор не вонзились в Олхаузера. А может быть, они издевались, играя с ним в «кошки-мышки». Они наверняка знали, что эта жертва от них никуда не денется, и попросту оттягивали удовольствие убийства.
Хаген с криком, в котором смешались отчаяние и ярость, дернул рукоятку заряжания. Лента уже была заправлена в приемник, поэтому патрон выскочил из патронника. Отто нажал на спусковой крючок. Несколько коротких очередей ушли в сторону орудийного расчета.
До русской пушки было около ста пятидесяти метров, и Отто даже не выставлял прицел на пулемете, стреляя на глаз. Облачко бурой пыли окутало русскую «сорокапятку». С той стороны перекрестка донеслись неясные крики, а потом орудие сдвинулось с места и стало откатываться назад.
Огонь, открытый Хагеном из пулемета Харрингера, заставил вражеских артиллеристов попятиться. Зато сразу несколько оконных проемов дома напротив ощетинились автоматными и пулеметными очередями. По Хагену палили из всех видов стрелкового оружия.
Но Отто достиг главного. Теперь все внимание врагов было приковано к нему. Они напрочь забыли про Олхаузера, который по-прежнему сидел на мостовой, прижавшись спиной к разбитой афишной тумбе.
Он держался руками за левую ногу и что-то кричал в сторону Хагена. Но обращался он не к нему, а куда-то вниз, на первый этаж. Когда умолк грохот стрельбы, Хаген разобрал что-то из слов, выкрикиваемых Олхаузером:
– Не могу бежать… Нога… Помоги мне…
В окне второго этажа появился солдат с гранатометом на плече. Защитный стальной щит закрывал его от пуль. Зрение не подводило Хагена. Он сумел разглядеть, что русский держал в руках самый настоящий «панцершрек». Враги активно использовали трофейное оружие, особенно гранатометы. В применении «фаустпатронов» и «панцершреков» они набили руку.
Такой обмен опытом и трофейными новинками в области взаимного уничтожения воюющих сторон всегда имел место, а на этом этапе войны получил особенное развитие. Немцы с удовольствием воевали с русскими самозарядными винтовками, использовали захваченные у противника гранаты и дисковые пулеметы Дегтярева и Шпагина, а русские, в свою очередь, вовсю применяли против фашистов их же одноразовые и реактивные, подствольные гранатометы, автоматы и пулеметы, а также особо ценимые трофейные «люггеры», «вальтеры» и «маузеры».