Расчет был верный. Двух человек он снял одной очередью, как в тире, освободив таким образом выход.
Отбросив автомат с опустевшим магазином, он домчался до дверей, поднял автомат одного из убитых, снабженный глушителем, и обернулся к Егору.
– Давай туда! – Он махнул рукой в сторону церковного сада.
Рискуя переломать себе ноги, Егор сбежал по высокой мраморной лестнице и опрометью бросился к саду.
Сзади слышался топот Дикого, который не забывал на ходу обернуться и дать очередь по быстро прибывающим преследователям.
– Сколько их здесь? – бормотал он. – Как грязи.
Егор никого не видел. Ему было не до того. Он смотрел только себе под ноги и слышал только свое дыхание. Они отбежали метров на сто от церкви, и ему начало казаться, что, возможно, они смогут уйти от погони. Надо только добраться до тех темных кустов, потом проскочить на улицу и запрыгнуть в машину. Смогли же они убежать на Тверской. Смогут и здесь. Тем более что по ним не стреляют, опасаясь попасть в него.
Вдруг Дикий рыкнул, споткнулся и покатился по асфальту.
Егор по инерции пробежал несколько шагов, затем, не слыша топота, остановился и вернулся назад.
– Ты чего? – присел он возле своего телохранителя.
– Ранен, – прошептал тот каким-то новым свистящим шепотом. – Снайпер, собака…
Он держался за грудь пониже плеча.
– Достали-таки.
В свете луны его грубое лицо стало белым, как молоко. Егор пригнулся ниже и различил оскал улыбки.
– Это ведь здесь? – спросил Дикий.
Егор в один миг вспомнил свои видения.
– Здесь.
– Хорошо, – сказал Дикий. – Красивое место. И в церкви побывал.
Он вдруг зашелся кашлем, и Егор увидел, что губы у него окрасились темным.
– Вперед, – сказал Дикий. – Надо торопиться, пока они нас не окружили.
Он поднялся и короткими перебежками, пригибаясь и прячась за кусты, побежал дальше. Егор последовал за ним.
Но надолго Дикого не хватило. Рана была слишком серьезна, и он быстро терял силы.
– Все, – упав на землю, сказал гигант. – Я остаюсь здесь. А ты уходи. Я прикрою.
Он положил возле себя автомат с полупустой обоймой и пистолет.
– Нет, – покачал головой Егор. – Я тебя не брошу.
– Дурак! – разозлился Дикий. – Дед зря погиб? Ты что, хочешь работать на этих гадов?
– Не хочу, – растерялся Егор от такой трактовки своего желания. – Но…
– Тогда уходи, – оборвал его Дикий. – Туда, где кусты и ограда. А потом прячься во дворы. Понял меня?
– Понял, – кивнул Егор.
Вдруг сбоку и впереди послышались короткие возгласы. Это переговаривались преследователи.
Дикий заскрежетал зубами:
– Поздно. Они все перекрыли.
Он дышал все тяжелее. В груди хрипело, как в поврежденном динамике.
– Сейчас, – шептал он. – Сейчас.
Внезапно он потянулся к карману и достал нож. Блеснуло острое лезвие, на миг отразившее свет луны.
– Ты что? – спросил Егор.
– Сейчас…
Дикий перекатился на бок, поддел ножом край канализационного люка, возле которого они лежали, и, напрягая оставшиеся силы, сдвинул его сантиметров на сорок.
– Лезь.
Егор заглянул в зияющую черноту, почуял тяжелую вонь и ощутил прилив отвращения. Туда? Ни за что.
– Ну! – поторопил его Дикий. – Чего ждешь?
– Не могу, – сказал Егор.
Разные чувства обуревали его. Черная неизвестность люка внушала ему отвращение лишь в малой степени. Больше всего ему претило прятаться, как крысе, под землю, от Курбатова и его подручных. Это попахивало откровенной трусостью, а ведь совсем рядом лежал мертвый отец Кирилл, и тут же хрипел раненый и обреченный на смерть Дикий. Бросить их, забиться в грязную дыру и сидеть там, боясь шевельнуться? То-то по-мужски. И потом, он не должен так себя вести. Он избран, и не пристало ему искать спасение в поиске щелей, в которые можно забиться. Ему следует выйти на открытый бой и уничтожить тех, кто посчитал его слабым и не умеющим постоять за себя. А лезть под землю, бросив истекающего кровью друга, – чем-то это попахивало откровенно жалким, после чего вряд ли будешь уважать себя и думать, что ты не такой, как все, и имеешь право на нечто большее.
«Если только не сделать это частью игры? – подумал Егор. – Моей собственной игры. Поскольку пора мне открывать свой фронт. А для этого я как минимум должен выиграть один пункт. Один крошечный шаг, который позволит мне быть впереди. И, похоже, мне придется туда залезть».
– Давай, – прохрипел Дикий, заходясь кашлем.
Егор задом сполз в щель и нащупал ногой скобу, опасно шатнувшуюся под ним.
«Грохнусь вниз и сломаю шею, – сказал он. – Тоже выход».
Но скоба удержала его, и он полез вниз, нащупывая подошвами ботинок другие скобы.
Дикий между тем поднял автомат и дал вокруг себя длинную очередь, заставившую преследователей, медленно сжимающих кольцо, залечь и на время прекратить движение.
Егор уже целиком скрылся в щели.
Дикий взялся за люк, чтобы задвинуть его на место.
– Подожди, – прошептал Егор, выставив голову.
– Что? – отозвался Дикий.
– Зачем ты сделал это? – спросил Егор.
Лицо Дикого, искаженное от боли, на миг осветилось улыбкой.
– Должен же я был в жизни сделать хоть что-то хорошее, – сказал он. – И потом, ты спас мою сестру. А я дал себе слово: если она выживет, я с тобой. До конца. Такие дела, брат.
Егор взглянул ему в глаза, но увидел только темные тени глазниц.
– Прощай, Андрей, – сказал он.
– Прощай, Егор. И порви этих гадов в клочья.
Егор кивнул и опустился вниз, и сейчас же Дикий задвинул люк на место, употребив все силы на то, чтобы сделать это без шума. Вслед за тем он отполз в сторону, до окончания кустов, которые закрывали его от преследователей, поднялся и, зажимая рану одной рукой и стреляя другой, побежал, куда глаза глядят.
Егор, прислушиваясь из-под люка, не понимал, куда он бежит, но хорошо слышал удаляющийся топот и характерное пахканье автомата. Потом в отдалении раздался рев, который могла издать только одна знакомая Егору глотка и которая выражала все возможные оттенки чувств, подпадающие под категорию «ярость», после чего все стихло.
Упираясь ногами в закругляющуюся стену колодца, Егор сидел на шаткой скобе, скорчившись в три погибели из-за упирающейся ему в спину верхней скобы, и невидящими глазами смотрел в окружающую его тьму. Хоть бы фонарик какой был при себе. Так ничего, даже зажигалки. Единственный орган, который оставался в его распоряжении для определения происходящего вокруг, были уши. Да еще нос, но он ничего, кроме острой, специфической вони, не чувствовал, и Егор не отказался бы, чтобы напрочь его отключить. Но сделать этого было нельзя, нос – не утюг, и потому пришлось смириться с вонью, равно как и с осклизлыми стенами, которые нащупывали вокруг себя суетливо мечущиеся руки.