Правда, почему находился он непонятно где: стены были земляные, пахло омерзительно, скудный свет едва пробивался откуда-то сверху. На землянку это похоже не было.
— Где я? — спросил он вслух, и сам вздрогнул от звука своего голоса.
Голос был слабый, дрожащий и жалкий. Ответа он не ожидал. Но ему ответили.
— Очнулись, наконец, молодой человек? Вы удивительно здоровы! Я думал, вы уже не выживите.
— Где я? — снова повторил Юра.
Голос с готовностью отозвался:
— Вы в земляной тюрьме. Кажется, если не ошибаюсь, это называется зиндан.
Как Юре не было плохо, но сейчас ему показалось, что черный потолок падает ему на голову:
— Я в плену?
Голос помолчал.
— Вы же в армии служили, и, судя, по внешнему виду, не рядовым? Я так понимаю, что вы действительно попали в плен, так как это база Ахмеда Сайдулаева. А он, осмелюсь заметить, командир боевиков.
Попову стало окончательно плохо. Его начало подташнивать, в животе образовалась слабость, в висках заломило.
— А вы кто? — нашел он в себе силы задать самый логичный в этой ситуации вопрос. — Что вы тут делаете?
— Я взят в рабство, — прозвучал ответ. Ни иронии, ни сарказма, ни даже горечи в этом ответе не было. Это была просто констатация факта. — Я не военный, поэтому в плен меня взять было нельзя. Но так как свободу я потерял, хотя не являюсь преступником, значит, получается, что я — раб.
— У вас речь культурная, — немного напряг голос Юра. — Вы вот даже матом не ругаетесь. Не всю же жизнь вы тут сидите? Кто вы были раньше?
Разговор был прерван. В яму обрушился поток света. Сверху сняли крышку. Видимо, охранник услышал голоса, и понял, что один из обитателей ямы очнулся.
— Эй, солдат, вставай! — закричал кто-то сверху с явно выраженным кавказским акцентом. — Вставай, а то хуже будет!
Юра попробовал подняться, но не смог. Ноги его совсем не слушались. Он присел, но голова закружилась, и лейтенант опять упал на землю.
— Я не могу, — ответил он. — Меня не держат ноги.
Охранник грязно выругался, но спустился в зиндан сам. Он рывком поднял Попова на ноги, и отпустил. Ноги у лейтенанта подломились, и он опять упал. В глазах у него потемнело, и Юра даже с каким-то облегчением посчитал, что сейчас лишиться сознания, и снова уйдет в блаженное забытье.
Но не тут-то было. Темнота в глазах начала рассеиваться, сознание прояснялось, вернулась боль.
Охранник опять выругался, снова поставил его на ноги, и снова Попов упал. Он получил болезненный удар ногой в бок, но затем охранник удалился.
— Я не думаю, что вас убьют, или будут калечить, — сказали из темного угла. — Они вас даже немного лечили, и, вообще, приглядывали. Мне кажется, что вас готовят для обмена.
Это утверждение вселило в лейтенанта немало бодрости. «Да, для обмена!» — подумал он. — «Почему бы и нет? Может быть, мне даже удастся выскочить из этого кошмара, и остаться живым? Было бы здорово!».
— Но не обольщайтесь, — снова сказали из угла. — Особо вами заниматься не будут. И иногда у них бывает плохое настроение.
Попов сразу понял настоящее значение этих слов. Ничего хорошего в них не было.
— Кто вы такой, в конце — концов? — снова спросил Юра. — И что вы делаете в яме?
— В яме я сижу в наказание, — ответил голос. — Я проштрафился — плохо выполнил свою работу, и мой хозяин не нашел ничего лучшего, чем немного меня проучить. Посидеть на хлебе и воде около собственного дерьма. Обычно такое наказание длится дня три. Потом хозяин успокаивается, и я снова выхожу наверх…
Тут удивительно красивая природа!
Причем тут красоты природы, Юра никак не мог взять в толк. У него начало складываться впечатление, что незнакомец, скрывающийся во тьме, слегка повредился умом.
Однако тот словно читал его мысли.
— Я не сумасшедший, — ответил он на незаданный вопрос, — хотя иногда мне хотелось бы сойти с ума. Просто я стараюсь радоваться хотя бы тому, чему я еще могу радоваться. А что мне остается, если это только скудная еда, вода, и красота местной природы. Все остальное — плохо.
— Вы мне не ответили, — настойчиво произнес Попов. — Кто вы, все-таки?
Незнакомец вздохнул, и, наконец, выполз из тьмы в более светлое место. Был он оборван и худ, лицо обрамляли длинные белые свалявшиеся волосы, к пупку тянулась такая же неухоженная и грязная борода, ногти на ногах и руках были черными, и скорее напоминали когти, но глаза… Глаза светились умом. Такие глаза Попову еще не встречались. Трудно было бы поверить, что такие глаза не могут принадлежать очень умному, и даже, бери выше, очень мудрому человеку.
— Когда-то давно, — сказал странный человек, — я преподавал в университете.
— Заметно, — улыбнулся горячими и растрескавшимися губами Попов. — Это и правда заметно.
Но в этот раз он опять не успел ничего узнать о своем сокамернике. Наверху снова отодвинули крышку, в зиндан спустились два абрека, подхватили Попова за руки и за ноги, и поволокли его наверх…
Сайдулаев.
Настроение у Ахмеда становилось все хуже и хуже. С юности у него бывали вспышки ярости, но такого, как сейчас… Сейчас он мог впасть в ярость от любого пустяка, и натворить таких дел… А потом долго думать, зачем же он все это сделал?
Настроение портилось, как это не покажется кому-то странным, от излишней образованности. Ахмед не читал Библию, но это, ставшее уже общим, выражение — «во многих знаниях есть многия печали» — было ему знакомо.
Вся ужасная правота этой печальной мудрости окончательно стала ему понятна именно сейчас.
Сайдулаев был неплохим историком… Да, весьма неплохим. И, как назло, в последнее время четко, как на экране компьютера, перед глазами мелькали страницы книг о всех победоносных революциях и национально-освободительных войнах. Ахмед накладывал все, что помнил, на сегодняшний день, и ужасался.
Он сидел за столом в чистой просторной комнате один, положив рядом с собой на стул автомат, подперев голову руками, и думал.
Победа была не за горами. Ему точно сообщил хорошо информированный человек, что в кремлевском болоте устали от войны, для них больше нет в этом никакого интереса, и вопрос фактического признания независимости Ичкерии и вывода федеральных войск состоится в скором будущем.
Вот она — Победа! Казалась невероятной всего полтора года назад. Но она одержана, и нужно думать о том, как жить дальше.
А дальше… Теперь начинается самое страшное, что бывает после такой победы — бывшие друзья и союзники начнут делить завоеванную власть. Никто не захочет быть вторым. А особенно среди чеченцев. Здесь вообще не может быть вторых, только первые! Никто не уступит.