Придумал. Вернулся на другую улицу, параллельную нашей. Дождался сумерек, подошел к соседскому забору, (тех, которые у нас на задах), внимательно осмотрел — тетки Нюры не было: она дежурит в магазине, видно, ушла на дежурство, ее собаку я знаю. Старый кобель, он еще меня школьником помнит. Я открыл калитку, прошел через двор. А между нашими дворами — ничья земля. Там почти весь год болото: грунтовые воды выступают, но к концу лета от жары почва высыхает, поэтому я легко пробрался через камыш, и вышел к нашему же дому, но с обратной стороны. В нашем дворе тоже никого не было.
С детских лет у меня сохранился тайник во дворе: я хранил там свое деревянное оружие. Повзрослел, и обработал его так, что никто кроме меня, ничего не обнаружит, даже отец. Я пробрался к тайнику, и положил кейс туда. Потом вернулся тем же путем на соседскую улицу, и уже как правильный, пошел спокойно домой.
Вот так я привез мою маленькую радость.
5 сентября. Ездил в лес на пристрелку. Конечно, патронов немного, но пристрелять под себя просто необходимо. Сначала думал поехать на мотоцикле, но мотоцикл — это потенциальная встреча с ГАИ, чего мне необходимо не допустить любыми путями. Поэтому выбрал велосипед. Ездил на реку, далеко — устали ноги. Зато никого вокруг не было, и я спокойно выполнил все запланированные мероприятия. Оружие отличное: ВСК-94.
Чудо! Мне достался ночной прицел; хорошо, что Саблин так вовремя завалил этого поганого араба. С такой пушкой он перестрелял бы весь наш блокпост. Вопрос только в том, откуда у него была наша, отечественная винтовка, которую я в войсках нигде никогда не видел. Все продается в России и все покупается! И любовь, и жизнь, и оружие. Смешно, оказывается, две мои одноклассницы работают в городе на панели: и не самые симпатичные девчонки; что в них клиенты находят?
Ладно. Короче пристрелял я оружие на максимальной дальности — где-то метров четыреста. Уложу как нитку в иголку. Жаль только, патронов достать мне будет негде потом. И всего-то осталось их у меня шестьдесят штук. Ну, если разумно распоряжаться, то на всю жизнь хватит.
Остается главный вопрос: на кой черт я припер ее домой?!".
Ирина Николаевна Воробьёва имела в городе Ташкенте, почти в самом центре, трехкомнатную благоустроенную квартиру. Она работала преподавателем в близлежащей школе, а муж также занимался педагогикой — работал в районной ДЮСШ. За время совместной жизни супруги нажили двух детей — девочек, хорошие отношения с соседями, уважение в трудовых коллективах, и считали себя людьми достойными и благополучными.
Но в 1992 году изменилось все. Как-то в один момент стали Воробьевы гражданами второго сорта. Если взрослые начали задирать нос, но пока в лицо гадости не говорили, то дети не церемонились. Они слышали кухонные разговоры взрослых, впитывали их в свои молодые мозги, и не в силах по молодости лет удержать в себе полученные знания, щедро выливали их на русскую учительницу на уроках. Но еще страшнее показалось Ирине Николаевне, что коллеги по работе не реагировали на это, внутренне соглашаясь с детскими выкриками; а многие и посмеивались, и нагло смотрели в лицо Ирине Николаевне, отчего та бледнела, а дома пила успокоительное. Когда у мужа на работе случились неприятности — его избили ученики — и ему пришлось уйти с работы, то ситуация стремительно покатилась к катастрофе. Зарплату нещадно задерживали, и при прочих равных условиях в первую очередь деньги получали узбеки. Таким образом несколько месяцев в семью Воробьевых не поступало ни копейки. А тут еще к подраставшим девочкам начала проявлять нездоровое внимание подростковая дворовая шпана. На местную милицию не рассчитывали ни муж, ни жена. В результате дочери сидели в четырех стенах, не имея возможности даже выйти погулять. Жить так становилась невозможно.
В России у Воробьевых родственники были весьма условные: какое-то ответвление по линии двоюродного брата мужа, которых сам Валерий Сергеевич никогда в жизни не видел и не слышал. Но после мучительных ночных разговоров и раздумий супруги приняли решение об отъезде.
«Нам от них много не надо. Пусть только помогут с жильем на первое время, а там мы приспособимся как-нибудь… Но оставаться нельзя! Девочки и так бледные, и не выпустишь на улицу. А вдруг еще и на квартиру к нам придут!» — уговаривала себя и мужа Ирина Николаевна. И все же уезжать было нелегко. Вся жизнь прошла в этих местах — и молодость, и зрелость. И первая любовь, и первые разочарования — короче, вся романтика.
Романтика вылетела из головы, когда однажды Ирину Николаевну встретили на улице молодые узбеки, силой усадили на скамейку, и завели разговор о квартире.
— Вам, милая, давно пора в Россию! А вашу квартиру согласен купить за разумные деньги один очень уважаемый человек. Мы думаем, вам не стоит упрямиться — цены на квартиры падают каждый день… Подумайте, хорошо подумайте!
В полуобморочном состоянии, на ватных ногах, Ирина Николаевна пришла домой.
— Валера! Звони в Россию. Надо срочно уезжать!
Муж даже не удивился, он всегда ожидал чего-то в этом духе. Грозовые неприятности постоянно витали в воздухе — когда-нибудь молния должна была ударить. Выслушав жену, Валерий Сергеевич оделся, и ушел на Главпочтамт, заказывать разговор.
Через несколько дней те же молодые люди и толстый омерзительный пожилой узбек ввалились в квартиру Воробьевых за окончательным ответом. Цена, которую предложил главный, была мизерной, за такие деньги в России можно было купить только халупу, но Ирина Николаевна была на грани нервного срыва от постоянного ожидания опасности. Она прекрасно знала, что большинству несговорчивых неизвестные личности проламывали головы, и многим до смерти. Некоторых насиловали — и то же неустановленные личности.
Ирина Николаевна представляла себя изнасилованной, мужа — убитым, и ее способность к сопротивлению стремилась к нулю.
Квартиру они продали за десять минут. Оказалось, что у узбека все документы готовы. Оставалось малость — подписи бывших владельцев. Дождавшись их, главный вытащил из внутреннего кармана пачку денег небрежно швырнул на стол и грубо сказал:
— Через три дня чтобы вас здесь не было!
* * *
Можно сказать, что Воробьевым повезло. Их денег действительно хватило на халупу. Приезжавшие позже уже и этого не могли себе позволить. Но когда супруги вошли в свой новый дом, огляделись, а жена вспомнила покинутую квартиру, то опустилась на пол и заплакала. Валерий Сергеевич опустился вместе с ней, обнял, и начал утешать:
— Мы прорвемся милая, прорвемся! Все будет хорошо. Зато отсюда нас уже никто не выгонит. А девочки у нас красавицы, выйдут замуж, заживут по-человечески, среди своих…
Ирина Николаевна, вытирая слезы, согласно кивала головой. И все же они текли из глаз, и текли, и текли…
Девочки стояли во дворе, смотрели на улицу, и одна говорила другой:
— Неужели можно ходить на дискотеку? Это здорово!
— И меня возьмешь?