– Два дня назад вернулись из очередного отпуска. Ждем самолет...
– Понятно... А пока ждете, вас в караул отправили, чтобы без дела не слонялись...
– Так точно!
– Ладно!.. Вечером, после караула, в нашей старой казарме...
– Есть, месье лейтенант! – Стингер улыбался во все тридцать два.
– А я пока в штаб... Неудобно заставлять ждать генерала. – Андрей попрощался со своим сержантом и направился к тяжелым джипам...
* * *
...В штабе Паука с момента его, Андрея, последнего посещения практически ничего не изменилось. Те же довольно узкие коридоры, та же дверь в генеральскую приемную с табличкой «Le general Gerardi» и все тот же секретарь – лейтенант Савелофф. Длинноногий, сисясто-попастый, фигуристый, с большими красивыми глазами с длиннющими ресницами... Мари Савелофф...
Она поднялась навстречу вошедшим и проворковала своим грудным голосом:
– Bonjour, monsieur general! Bonjour, monsieur lieute– nаnt Ferry! [4]
– Здравствуй, Мари! – Паук, не задерживаясь, проследовал к своему кабинету, бросив на ходу: – Приготовьте, пожалуйста, в комнате отдыха небольшой стол на шесть персон и пригласите туда через час полковника Мюррея, подполковника Брожек и капитана Дворжецки.
– Да, мон женераль! Что сказать приглашенным офицерам?
– Будет небольшой банкет по поводу возвращения в строй боевого офицера. – Генерал притормозил у двери в кабинет и обернулся к Андрею. – Небезызвестного вам, Мари, лейтенанта Фэрри.
– Вы сказали на шесть персон, мон женераль?
– Ваше присутствие обязательно, лейтенант Савелофф!
– Так точно, мон женераль! – отозвалась по-военному девушка.
– Выполняйте! – Паук посмотрел на Андрея. – Чего остолбенел, Чиф? Заходи в генеральские покои, располагайся...
«Ага! Остолбенеешь тут... – Он голодным взглядом смотрел на генеральскую секретаршу. – А юбчонка-то у тебя стала еще короче, лейтенант... Куда же ты теперь пистолет-то прятать будешь, когда и так весь сникерс снаружи?!.»
В голове Андрея, этого неисправимого ни при каких обстоятельствах одессита, порой рождались такие ассоциации, что, как говорят на Украине: «Ни в тын, ни в ворота»!.. Вот и сейчас, когда он увидел «униформу» лейтенанта Мари, произошло то же самое – он вспомнил старый анекдот:
«Обменялись как-то Горбачев и Рейган своими секретаршами в знак чистых и дружеских намерений. Но секретарши, конечно же, были агентами разведок – ЦРУ и КГБ.
Через месяц приходит шифровка в Белый дом: „Заставляют носить юбку все длиннее и длиннее. Скоро стану коммунисткой!“
И шифровка на Лубянку: „Юбки заставляют носить все короче и короче! Скоро будут видны яйца и пистолет!..“...»
...Посмеиваясь в душе над самим собой, Андрей вошел в кабинет вслед за генералом.
– Садись.
Генерал указал на кожаные кресла, которые стояли в глубине кабинета, возле небольшого журнального столика, а сам открыл дверцу крохотного бара, замаскированного под книжную полку, и извлек оттуда початую бутылку «Hennessy XO», два пузатых хрустальных стакана и тарелочку с нарезанным лимоном.
– Хочу выпить с тобой вдвоем, Чиф, vis-a-vis, так сказать... Пока никто не помешал, – произнес Паук, усаживаясь в соседнее кресло. – И я хочу услышать первым, что собирается делать, как служить дальше один из заслуженных моих офицеров, Семьдесят Седьмой Малиновый Берет... Ну, наливай, лейтенант! Чего сидишь, время теряешь?
От подобных предложений отказываться здесь было не принято. Да и зачем? Андрею и в самом деле хотелось немного выпить без того официоза, который наверняка последует на предстоящем сабантуе. Он разлил душистую янтарную жидкость по бокалам и посмотрел на Паука.
– За твое возвращение, Ален. – Генерал поднял свой бокал. – Bon-bon!
– Bon-bon [5] ! – поддержал тост Андрей.
Они чокнулись и выпили коньяк совершенно не так, как это делают гурманы, а по-солдатски, до дна. Граммов по сто пятьдесят, не меньше...
– Наливай! – скомандовал Жерарди.
И Андрей с удовольствием подчинился этому приказу.
По его телу начало разливаться блаженное тепло, а мысли, мчавшиеся до этого в его голове бешеным галопом, умерили свой бег и потекли размеренно и спокойно. Он был «дома»...
«La legion – ma Patrie», – улыбнулся Андрей и посмотрел на генерала.
– Как съездил в Гималаи, Ален?
– Все в порядке, Паук... Все хорошо...
– Даже более чем хорошо, вижу... – Он смотрел на лоб Андрея, где краснела свежей розовой кожей маленькая круглая точка, отметина от недавно зажившего ожога. – Вижу, что и там ты немало преуспел, если Кут Хуми оставил тебе знак «посвященного»... Ты мог остаться там, Ален... Почему же не остался?
– Я иду своей дорогой, Паук...
– Ясно... Может, ты и прав, сынок... Время покажет... Давай выпьем за наше солдатское постоянство и верность долгу.
Они чокнулись и выпили еще раз.
– Что ж. – Генерал поднялся. – Посиди здесь, отдохни. Через час Мари проводит тебя в комнату отдыха на наш общий банкет... А я пока отдам последние на сегодня распоряжения... Не опаздывай, лейтенант!
Генерал вышел и плотно прикрыл за собой дверь, оставляя Андрея наедине с самим собой.
И Филину не оставалось ничего иного, как пуститься в воспоминания. Воспоминания того, что происходило с ним совсем недавно... И уже так давно...
* * *
...Был февраль уже 2000 года.
Андрей сидел в мягком, удобном кресле огромного авиалайнера «Boeing 747», уносящего с полуострова Индостан в Европу его измученное бесконечными войнами тело и... Теперь уже, наверное, излеченную душу... Андрей возвращался... Возвращался к своей, такой нелегкой и опасной, уж ему ли это было не знать(!), но такой привычной до обыденности(!!!) работе... Он возвращался, чтобы продолжать служить в легионе...
Он возвращался, мучимый сомнениями, правильно ли он поступает сейчас... Ведь еще десять дней назад он был абсолютно уверен и тверд в своем решении остаться здесь навсегда!.. Здесь, на северной стороне самой высокой горы королевства Бутан, и, наверное, самой красивой во всем Каракоруме вершине Кулагангри. Здесь, на границе с Китаем, где Андрей провел последние три месяца...
Он вновь и вновь переживал в душе эту зиму. Зиму, проведенную среди святых людей монахов-лам, исповедовавших тантрический буддизм, в дзонге со странным для уха европейца названием Кулха Чу (Kulha Chu)...