И опять здравствуй, мой дорогой и уже многократно проверенный, а потому и родной уже Читатель! Вот и опять мы встречаемся с тобой, и надеюсь, что не случайно. Встречаемся потому, что тебе стала небезразлична судьба нашего с тобой общего героя, простого одесского парня Андрея Проценко. Орденоносного, боевого капитана одного из самых прославленных отрядов специального назначения, доблестного офицера, ставшего волею судеб пенсионером в 23 года от роду, Крапового Берета, известного в узких военных кругах как Филин. В своем давнем прошлом... А в прошлом ближайшем... Легионера Французского иностранного легиона, успевшего всего за неполных два года вырасти из рядового легионера до лейтенанта, стать кавалером ордена «Военный Крест (за боевую операцию)» и медали «Ордена „Святого Георга“ с мечами» и получить из рук живой «легенды» Легиона, бригадного генерала Огюста Жерарди, легендарного Паука, Малиновый Берет. Огромная честь, надо признать, ибо берет этот дается тем, кто достиг наивысшей ступени воинского мастерства, как дается профессионалам высочайшего класса и наш, Краповый!.. Андрей, а для французов Ален Ферри, стал тогда «семьдесят седьмым». В том смысле, что действующих легионеров, имеющих право носить такой берет, на тот момент было 76, Андрей же стал «77»... Да ты, наверное, и так уже знаешь все то, что я уже успел рассказать про этого парня с такой непростой судьбой!..
Он шел по жизни и идет по ней до сих пор с гордо поднятой головой. Он горд от того, что относится к той когорте людей, которые выбрали своей судьбой службу в армии. И хоть труд этот нелегок и опасен, но... Он всегда вспоминал изречения из Библии и говорил себе: «Мы – псы господни!»...
Что ж!
Если ты, мой дорогой читатель, сегодня здесь, со мной, то ты готов пуститься в путь, чтобы узнать, понять и, возможно, простить за что-то, ибо нет абсолютно безгрешных людей. Ты готов сопереживать... Значит, ты готов прожить с нашим воякой до мозга костей еще один кусок его жизни...
Если все это так, тогда...
«Тревога!!! Подъем! Выходи строиться!»...
Мне никогда не понять процесс пульсации вен,
Мне никогда не поверить в чужих и странных богов!
И я не вижу дверей у этих проклятых стен,
И я не чувствую правды у позолоченных слов!
И мне не нравится мир, в котором нету войны.
Война же в каждом из нас! Она ж – одна из опор!
И нам не надо причин, и нам не нужно цены,
Остались только бы силы, чтоб передернуть затвор!
И кто-то мечется в агонии и стонет в бреду,
А кто-то дышит на ладонь, бредет по тонкому льду.
И только я боюсь увидеть небо в красках нового дня.
Как огня!
На мне – броня! Во мне – броня!
Как много порванных струн в обледеневших сердцах,
Как трудно выдержать взгляд, не раствориться в толпе.
Мы ищем в каждом клеймо, скрывая кровь на руках
Всех тех, кто взял свои маршруты на той, военной тропе.
Меня не жалует рай, но и не светит мне ад —
Я завис где-то между туманных связей времен.
Мне очень хочется жить, но, оглянувшись назад,
Боюсь увидеть разруху, без причин и... Погон...
А. Негривода, апрель 2001 года
...Он метался по комнате, как загнанный зверь:
– Да что же это такое, блин горелый!
– Успокойся, Андрюша! Может, со связью что-то не в порядке...
Его жена, его любимая Иришка, смотрела на Андрея глазами, полными сожаления.
– Может!..
– Может, у нее номер телефона сменился?
– Да что угодно «может»!.. – рявкнул в сердцах Андрей. – Только моей доче сегодня исполняется 17 лет! Понимаешь? Сем-над-цать!.. А я не могу ей позвонить! Понимаешь?!. Первый раз не могу ее поздравить! А из-за чего?
Он опять, уже в который раз за этот вечер, стал тыкать пальцем в кнопки телефона и ждать гудка.
– А миспар, ше нутактем, эйн ле мехубар! [1] – опять проговорил электронный голос в телефонной трубке.
Андрей с силой шмякнул трубкой об подушку:
– З-зараза!.. Ле мехубар!..
И опять круги по комнате, и пристальный взгляд на телефон, словно он мог загипнотизировать этот аппарат, а тот, подчинившись его воле, соединил бы его наконец с дочерью.
Ирина смотрела на Андрея и понимала, как ему сейчас больно. Понимала, как он любит своих детей, которые от него сейчас так далеко. Она даже где-то в глубине немного ревновала его к ним, хоть и понимала, что это глупо. Дети – это святое!.. А еще она понимала, что он, ее неугомонный Филин, нервничал бы точно так же, ничуть не меньше, если бы не мог дозвониться до нее, потому что не умел иначе! За те три с половиной года, что прошли с момента их знакомства на пляже в Одессе, она хоть многого о его жизни и не узнала, но поняла про него одну истину – он никогда не лукавил в своих чувствах! Если любил, то любил до самозабвения, если ненавидел, – то всей душой!.. Таков уж он...
– Андрюша... – Она подошла к нему сзади и обняла. – Ну, что поделаешь... Не выбрасывать же из-за этого телефон...
– Я бы выбросил! И даже не глянул бы, куда упадет, мать его!..
– Главное, что ты помнишь о ней... Это главное! – Иришка погладила мужа по мощному, бритому затылку.
– Ну, да... Главное...
– Ну, хочешь... Выпей за ее здоровье... Я покушать приготовила...
Он обернулся и с теплотой и благодарностью посмотрел в ее глаза:
– Ты самая понимающая из всех жен на свете!.. Я давно не выпивал, Ириша, сама же знаешь... Да и самому, как-то оно...
– А я рядышком с тобой посижу!
Она метнулась на кухню и принесла несколько тарелок с нехитрой снедью: картошечка-пюре, жареные грибочки, несколько ломтиков нарезанного домашнего сала.
– А насчет «давно не выпивал»... – Она поставила на столик крохотную, двухсотграммовую бутылочку украинской водки «Хортица» и хитро улыбнулась. – Так ты кабан здоровый! Тебе эта пробирочка, что слону дробина! Видела я уже, как вы с «Медведем» в Одессе по литру «за встречу» заглатывали, и хоть бы хны!..
– Это было за встречу, Ириша... А потом... Что самое главное в выпивке?
– Что?
– Компания!..
– Вот я с тобой и посижу рядом...
А через полчаса, когда алкоголь взял все же свое и Андрей захмелел, ему стало так грустно и тоскливо, что на глаза навернулись слезы... Нет, не пьяные это были слезы! Просто алкоголь немного расслабил нервы, зажатые до окаменевшего состояния...