Окапываться здесь было достаточно легко. Земля, обильно перемешанная с речным песком, хорошо поддавалась саперной лопатке. К тому же от наличия в мокрой земле песка не развозилось вокруг столько грязи. Краем глаза Аникин отметил, как бойцы его отделения достаточно быстро уходят под землю. Только Попов, хитрец, затаился за деревом и только слегка, для видимости, сковырнул лезвием лопатки пожухлую траву.
Но вот пули, пущенные, судя по оставленным на коре дерева отметинам, из крупнокалиберного пулемета, играючи откололи здоровенный кусок древесины над самой головой Попова, а затем взрыхлили землю у него под носом.
И тут же солдат судорожно заработал своей саперной лопаткой, стараясь укрыться как можно глубже. Пулемет, судя по всему, выдвинулся на этот фланг обороны немцев. Отреагировали, гады, когда увидели, что нашим удалось высадиться и тут зацепиться. Пулеметчик хорошо выбрал позицию. Держал весь сектор у себя в прицеле и голову не давал поднять.
— Какие будут указания, командир? — криком спросил Федотов, оказавшийся ближе остальных к Аникину.
— Закапывайся! — крикнул в ответ командир. — Какие тут могут быть указания… видишь, гад бьет по нам без продыху…
— Товарищ командир, — вдруг с озорством откликнулся Федотов. Он сумел уже в своем неудобном положении лежа вырыть ямку приличной глубины. — А что, если мы его гранатой?
— Да как тут… В лоб — верная гибель, — ответил Андрей с досадой.
— А я попробую с фланга. Хто их знает, что у них там по правую руку. Это, значит, — по правую. Авось проскочим. Мне бы только во-он до того деревца добраться…
— Давай, Федотов, действуй, — проговорил Аникин. — А мы тебя прикроем. Отделение, слушай мою команду. Дружно… по гаду-пулеметчику… вдарим!
Сразу несколько огневых точек скрестились на немецком пулемете, заставив того от неожиданности прервать стрельбу. Этого перерыва как раз хватило Федотову. Он рванул как ветер.
Черные голые прутья, торчавшие вокруг толстого тополя, посекло от запоздалой очереди, пущенной вдогонку бегущему. Но было уже поздно. Федотов был в безопасности. Холмистый рельеф почвы возле дерева делал очередной спуск, и вскоре солдат, ползя по-пластунски, исчез из поля зрения командира.
Внезапно рядом, выше по руслу, раздался оглушительный треск и шум стрельбы, разрывы гранат. Похоже, что новая партия солдат, добравшись до вражеского берега, с ходу вступила в бой.
Фашисты, скорее инстинктивно, тут же отреагировали, переключив свое внимание на вновь атакующих. В этот же миг впереди, как раз там, откуда по отделению Аникина работал пулеметчик, поднялось облачко взрыва, раздались крики, поднялась какая-то суматоха. Вот она, секунда удачи…
— За мной! — истошно крикнул Аникин и с ходу, оттолкнувшись сапогом от края ямки, бросил свое тело вперед. Они бежали кто где, но все стреляли прямо перед собой.
Андрей среди первых прорвался к тому месту, где раздался взрыв. Неглубокая воронка от взрыва создавала необходимый уровень защищенности. Здесь и свили свое гнездышко немецкие пулеметчики. Да только Федотов разворошил это гнездо к чертовой матери. Он сразу бросился к Федотову. Тот лежал на спине, держась за живот, куда, видимо, и угодила пуля. Смерть, разрастаясь в нем, заставляла солдата выплевывать кровь и дергать туловищем, сокращая мышцы живота. Он словно что-то хотел сказать командиру, что-то важное.
— Немец, сволочь, прикинулся мертвым… и… убил меня…
Аникин склонился над Федотовым, старясь разобрать, что он говорил.
— Скорее, перевязку Федотову.
Но солдат только вымолвил окровавленными губами:
— Пуля… — и испустил дух.
Пулеметчик и его помощник лежали тут же, возле завалившегося на бок МГ. Одна пулеметная сошка нелепо торчала кверху, будто живая… И остальные лежали в нелепых, неестественных позах. Пулеметчик — сложившись чуть не вдвое, рядом со своей же, оторванной взрывом гранаты рукой. Кисть оторванной руки продолжала сжимать деревянный приклад завалившегося пулемета.
— Попов, прими технику, — на ходу отдал распоряжение старшина.
Пули свистели сбоку и над головой, заставляя старшину и других солдат вновь прижиматься к земле. Скинув мертвых фашистов к центру воронки, Андрей залег по направлению к высоте.
— Окапывайся! — вновь прокатился над отделением его зычный голос. Солдаты, послушно отставив свои винтовки и автоматы, принялись орудовать саперными лопатками.
Бойцы, шедшие с правого фланга, тоже напирали вовсю. Похоже, что немцы не успевали удерживать одновременно несколько флангов. Им приходилось переключаться то на аникинских, то на наступавших правее. Этот момент «переключения» и старался уловить Андрей. Вот шквал огня, лившийся на их головы с Пуркарской высоты, перемещался вправо, как брандспойт, струю которого направляли то влево, то вправо.
Аникин тут же командовал «Вперед!» и бежал, а вслед за ним — и все отделение. Так, отвоевав у неприятеля очередные десять-пятнадцать метров, солдаты уже без команды старшины принимались незамедлительно рыть под собой землю. Собственной шкурой ощущая, как сновали над ними вражеские пули, они без слов понимали, что от их расторопности, от того, с какой скоростью они углубятся в землю как можно дальше, напрямую зависит их жизнь.
Склон, по которому они поднимались, становился все круче. Все здесь было усеяно воронками — результат продолжительных артиллерийских и минометных обстрелов. Эти воронки сильно облегчали бойцам задачу. Укрытие, считай, уже вырыто братишкой-минометчиком, который всадил в эту высоту не один десяток своих ревущих металлических подарков. Теперь главное добежать во что бы то ни стало до этого укрытия.
Вот уже Попов еле-еле доползает до очередной воронки, волоча, с одной стороны, простреленную ногу, а с другой — трофейный немецкий пулемет. С этим пулеметом он умеет обращаться. Сначала он туго-натуго перетягивает бедро выше кровоточащей раны, потом досылает ленту и, прицелившись, начинает вести огонь.
Смертоносный веер, который разворачивает Попов под самым носом у немцев, окончательно сбивает их с толку. Попов методичен, но немецких патронов для немцев он не жалеет. Рана пылает огнем, Попову кажется, что немцы загнали ему в ногу не пулю, а струю напалма. Он зол на всю фашистскую Германию за то, что здесь, на чертовой Пуркарской высоте, ему приходится корчиться от боли.
Вся эта злость выходит из него в виде раскаленных стальных пуль, которые стесывают окопные насыпи, брызгами кровавого шампанского вскрывают черепные коробки неосторожных фрицев, заставляя их, забрызганных чужими мозгами товарищей, еще глубже вжиматься в стенки своих траншей.
Вот один из фашистов, какой-то отчаявшийся смельчак, вскакивает на бруствер и что-то истошно кричит по-немецки. Вернее, пищит, как будто разрывная только что угодила ему в причинное место. Между ним и Поповым происходит своеобразная дуэль. Очередь, выпущенная из МГ Поповым, успевает долететь до писклявого фашиста позже, чем он бросает в сторону пулеметчика гранату.