Абдулла выжидал, наслаждался эффектом и принимался деловито откидывать крышки. Студент, уже полуживой, с облегчением переводил дыхание. В гробах аккуратно, корешок к корешку, лежали переплетенные драконьей и змеиной кожей дипломы.
– Тэк-с, те ряды сразу отбросим – там слишком старые, еще до Древнира. Битком набиты запрещенными заклинаниями, хе-хе… Здесь дипломы по нежитеведению с 1789 по 1801 годы. Их лучше не использовать – там полно пометок Медузии, к тому же не было случая, чтоб она чего-то забыла… В том черном гробике с кистями – дипломы по снятию сглаза с 1607-го по 1659-й. С Зуби еще можно иметь дело, к теории она не придирается, хотя уж больно практику любит. Сглазит кого по теме диплома тройным сглазом – поди выкрутись! А ведь такие случаются лентяи – перекатают, а прочесть свой диплом толком не прочтут!.. Одного Зуби в свинью превратила, так потом всей школой шпик ели – а что делать, раз дохрюкался? Обратно-то уж никак, если три раза с заклинанием ошибся…
Джинн коварно улыбался, что выглядело особенно зловеще, так как рот успевал переползти на лоб, а то и на бритую макушку.
– Поехали дальше! Там вон, в большом дубовом, практическая магия за семьсот лет. И еще место осталось – мало было желающих Клоппу сдавать… Не трогай доски – все проклято!.. Ах, как мне не хватает профессора Зигмунда! Того недомерка, что сейчас откликается на его имя, я в расчет не беру… Ничтожество, сущее ничтожество, хотя порой и мелькнет в глазенках нечто прежнее. Недавно попросил меня что-то повторить, сущая лабуда, так я потом три часа с потолка соскребался…
Абдулла вздыхал и отплывал все дальше в глубь подвала. Студент, пугливо оглядываясь на смутно белеющую лестницу, покорно плелся за дрожащим огоньком.
– Вон по теоретической магии семь гробов – у Сарданапала многие защищаются, в основном из беленьких. Он хоть и придирается, и глаза строгие делает, все знают, что академик всерьез редко заваливает… Вон тот огромный гроб видишь? Подойди, дерни за кисть, смелее! Не получилось? Это потому что кисть призрачная! И гроб, кстати, тоже. Тут по истории Потусторонних Миров дипломы… Да не трясись так: Безглазый Ужас особенно никого не режет, к тому же если ухитриться и сдавать ему в полдень. Ближе к полуночи – не советую. Тут он не только зарежет, но и зарубит, и просверлит, и кровью забрызгает, хе-хе. И когда он цепями гремит – тоже не советую… Не Ужасу сдаешь, нет?.. Так я почему-то и думал. Тогда дальше пойдем – вон в тех рядах дипломы по ветеринарной магии. Каждый год приходится заводить по новому гробу. Это потому, что Тарараху легко сдавать. Он никогда не запоминает прежние дипломы, удивляется лишь порой – хе-хе! – однообразию научных мнений. Хоть бы читать научился, а то прямо дурачить совестно!.. Даже мне, хотя я свой стыд еще тысячу лет назад Повелителю джиннов в кости проиграл.
Абдулла ловил на затылке ускользающий нос и возвращал его на место. Подобно большинству джиннов, он был азартный игрок и готов был поставить на кон что угодно. Вот только золото, жабьи бородавки, дырки от бубликов и зеленые мозоли интересовали его мало. Сотканным из тумана джиннам это ни к чему. Ставкой в игре джиннов служили исключительно души, любовь, покой, материнская нежность. На них джинны играли охотно, пока Древнир, одержав над ними победу и получив у посрамленного Повелителя джиннов его перстень, не связал всех джиннов навеки нерушимой клятвой.
– Душу в залог не дашь, нет? Ну да ладно, так бери. У вас, темных магов, души – гниль одна, второй сорт. Да что с ними теперь делать, коль ничего нельзя? – вздыхал Абдулла, и лентяй получал-таки заветный диплом.
Однако большинство пятикурсников все же писали дипломы сами, не прибегая к уловкам. Шурасик же, хотя учился только на четвертом курсе, собирался сразу писать пять дипломов – по нежитеведению, теоретической магии, снятию сглаза, истории Потусторонних Миров и ветеринарной магии. Кроме того, он связался с каким-то занудным профессором в Магфорде, у которого, по слухам, никто не мог защититься после Леонардо да Винчи и Менделеева, и попросил тему и у него.
Удивленный профессор, уверенный, что Шурасик не справится, дал ему тему, название которой едва умещалось на странице и не содержало ни одного понятного нормальному магу слова. Шурасик ухватился за тему с жадностью. У него даже очки запотели от восторга и предвкушения. За полтора месяца вдохновленный Шурасик накатал сто семьдесят страниц введения и написал развернутый план остальных глав, читая который маститый профессор тоже ничего не понял.
В результате родственные души нашли друг друга, и Шурасику уже сейчас, за полтора года до окончания, поступило приглашение из аспирантуры Магфорда. Как было принято в Магфорде, оно было выбито на куске гранита, который из-за немыслимой его тяжести посменно тащили через океан две команды по двенадцать купидонов.
Кстати, левым грузом те же бойкие купидоны захватили для Тани письмо от Пуппера и корзину роз. Расстроенный Гурий, покинувший Тибидохс еще первого числа, ни с кем не попрощавшись и даже не оставшись на торжественный обед, ни словом теперь не упоминал об этом. Он в выспренной манере информировал Таню, что любит ее, как и прежде, и что абсолютно убежден в том, что скоро они будут вместе. У Тани письмо Пуппера оставило двойственное и тревожное ощущение. С одной стороны, ей льстило, что Гурий не забыл ее. С другой же, было похоже, что Пуппер что-то задумал и теперь настойчиво идет к своей цели.
«Ах, Пуппер, Пуппер! И хорош ты, и пригож, и метла у тебя красивая… Да только не Ванька, и этим все сказано!» – подумала Таня.
* * *
Перед обедом Таня слетала проведать Гоярына. Оставив контрабас у входа в ангар, она толкнула тяжелые ворота. Никто из джиннов-драконюхов ей не встретился. Тибидохский дракон был в глубокой спячке. Свернувшись, он лежал на заговоренной от огня соломе. Снаружи его чешуя была покрыта льдом. Таню это не испугало. Она знала, что в состоянии глубокой спячки огонь в драконах полностью потухает. Температура их тела снижается, и они долгие недели, месяцы, а в исключительных случаях и столетия могут неподвижно лежать под снегом, больше напоминая ледяные глыбы, чем пышущих испепеляющим жаром ящеров. И лишь весной, когда проглядывает солнце, холодная кровь драконов постепенно разогревается.
Таня погладила Гоярына по носу, всегда напоминавшему ей футляр контрабаса.
– Не скучай, старый чемодан! Пусть тебе снятся всякие занятные сны, такие же скрипучие, как ты сам! До весны! – сказала она.
Таня Гроттер выходила из ангара, когда Гоярын шевельнулся во сне и приоткрыл глаза. Лед на его шее покрылся сетью трещин. До конца не просыпаясь, дракон глубоко вздохнул и вновь положил тяжелую морду на солому.