Ягун решительно отодвинул замешкавшегося Поклепа, распахнул раму, завел аккуратный лотковский пылесосик и через окно, чтобы не видели те, что остались в коридоре, повез Катю в магпункт. Это было еще одно нарушение школьных правил, но о нем никто уже не вспомнил. Даже у завуча хватило ума воздержаться от комментариев.
– Третья жертва! У Склеповой отняли магию, у Гломова – силу, у Лотковой – красоту… Если Сарданапал и теперь не произнесет заклинания, то я даже и не знаю, – пробурчал он.
Четвертый курс, столпившийся в коридоре у дверей комнаты Кати Лотковой, изнывал от любопытства. Увидеть, что происходит внутри, было невозможно – все закрывали рыхлые животы и круглые бороды циклопов. У каждого из них в глазах светилась такая самозабвенная глупость, что связываться с ними было просто опасно.
Уроки были сорваны. О занятиях никто больше и не вспоминал. Преподавателям было не до того. Один Безглазый Ужас готов был сейчас читать свою лекцию, но поскольку он вообще не различал живых и мертвых, то его любимой историей было следующее: он гулял как-то по полю брани, где лежало десять тысяч убитых солдат и около трех тысяч мертвых лошадей. «Я выл, я рыдал, я разбрасывал свои внутренности! Я был в ударе! Я рассказывал о Потусторонних Мирах – и вообразите: ни одного глупого замечания! Ни одной неуместной реплики с места! Не то что у нас в Тибидохсе!» – тронуто говорил Ужас.
Старшекурсники с любопытством косились на дверь. Уже довольно давно в комнату к Лотковой вошел Сарданапал, и теперь все гадали, что он там делает.
– Пожалуй, я слегка поколдую. Уж больно интересно, что у них там, – осторожно расталкивая однокурсников, сказал Шурасик.
– «Ушкус намакушкус!» наверняка заблокировано, – со знанием дела заявила Дуся Пупсикова.
– Да будет тебе известно, Пупсикова, ушкусом в наше время пользуются только конченые дебилы. Культурная магщественность и техническая магтеллигенция, впервые столь удачно представленные в моем лице, давно применяют «Спецслужбус прослушкус!» – важно сказал Шурасик и выпустил искру – очень осторожно, чтобы в комнате не увидели вспышки, и в тот же миг все услышали голоса.
– Ты проверил Грааль Гардарику? Появилось что-то свежее?
– Да, две новых, – отвечал Поклеп.
– Только две, ты в этом уверен?
– Клянусь волосом Древнира!
– Лучше поклянись черепом Чумы-дель-Торт… В любом случае, если их только две, последняя буква еще не закончена. Теперь мы хотя бы знаем, что…
Внезапно голос академика смазался, смолк, а в следующую секунду Шурасик схватился за уши, ставшие вдруг большими и плоскими, как у слоненка.
– О нет! Вот уж не думал, что Сарданапал знает блок от спецслужбуса! Кто бы мог предположить, что он следит за новейшими изобретениями, – простонал он.
Пока все сочувственно разглядывали уши Шурасика, на которые теперь можно было безопасно планировать, если, разбежавшись, прыгнуть со скалы, Таня взяла Ваньку за локоть и незаметно отвела его в сторону.
– Ты все понял? Понял, о чем хотел сказать Сарданапал? – спросила она.
– Ты о надписи?
– Вот именно! Думаю, академик сказал Поклепу что-то в этом роде: «Буква S, последняя буква в Perunus deus еще не закончена. Теперь мы знаем, в каком месте купола появится Перун в следующий раз. Там я и подстерегу его, чтобы произнести заклинание уничтожения».
Ванька быстро взглянул на Таню. Он слишком хорошо знал ее, чтобы заблуждаться, в каком направлении текут сейчас ее мысли.
– Только не улетай без меня! Не хватало еще, чтобы ты подкарауливала Перуна одна, а потом оказалось бы, что Сарданапал ничего такого и не говорил… – сказал он.
– Ладно, – кивнула Таня. – Но лететь надо вечером. Пробоины в куполе появляются всегда почему-то в сумерках. Видно, Перун решил изменить своему обыкновению «идти на вы» при солнечном свете.
* * *
Баб-Ягуна Таня и Ванька нашли в магпункте. Он сидел на краю кровати Кати Лотковой и держал ее за руку. Заметив вошедших, Катя быстро отвернулась к стене. Зато от Ягуна она уже не прятала лица. И это говорило о многом. За последний час Ягун отвоевал себе в ее сердце гораздо больше места, чем за весь предшествующий год, предпринимая пижонские атаки. Возможно, потому, что теперь он помогал, и помогал искренне, не думая о награде.
– Ягун, можно тебя на минутку? – окликнула его Таня. – Ты не дашь Ваньке свой пылесос?
Играющий комментатор пожал плечами.
– Берите. Заклинание, как войти в комнату, ты знаешь. Я вроде ничего не менял.
– Он заправлен? Все тормозные талисманы привязаны? – с подозрением спросил Ванька. Как не раз показывала практика, это было не пустое любопытство.
– Можешь не проверять. Удачи! – проговорил Ягун и вернулся к Катиной кровати.
Ванька проводил его удивленным взглядом.
– Невероятно, – сказал он Тане. – Ушам своим не верю! Ягун не читает нам лекций о бережном обращении с магической техникой! Он дал нам пылесос с первого раза, не скончавшись при этом от беспокойства. И даже не спросил, куда мы полетим.
– Ему сейчас не до того. Думаю, он отдал бы сто пылесосов, только чтобы Катька стала прежней, – кивнула Таня.
Выходя из магпункта, они задержались у ширмы, за которой лежал Гуня Гломов.
– Привет! Как ты? – спросил у него Ванька.
Гуня попытался помахать ему рукой, но смог лишь немного оторвать руку от покрывала.
– Нормально! – сказал Гломов, слабо улыбаясь.
– Тебе не кажется, что он какой-то другой, просветленный, что ли… Раньше Гломов никогда так не улыбался. У него улыбка даже и на улыбку не была похожа, – задумчиво сказал Ванька минутой позже.
Они направлялись к комнате Ягуна. Народ на изгибе коридора, который вел к комнате Лотковой, уже рассасывался, хотя циклопы еще стояли.
– И Гробыня изменилась. Она тоже теперь другая, это по письмам видно, – кивнула Таня.
Она зашла за контрабасом. Пипа, недавно вымывшая голову, но все еще слегка пахнущая «хмырятиной», лежала на матрасике возле кровати Склеповой. На самой кровати она лежать по-прежнему не решалась. В руках у нее был календарик с Пуппером, недавно и уже навсегда сменивший фотографический портрет Гэ Пэ.