— Он как-то приходил сюда, месяца два или три назад. Тот самый, про кого вы спрашиваете, инженер со станции, — я узнала его фотографию в сегодняшней газете. И вот что интересно — он был не один.
— Не с той ли блондинкой под метр восемьдесят, о которой твердит вся пресса? — встрял я, не удержавшись.
Барменша смерила меня уничижающим взглядом. Потом повернулась к Чаморро и спросила:
— Метр восемьдесят — это сколько? Примерно, как ты?
Чаморро была высокой, чуть выше меня, и очень стройной. Данное обстоятельство иногда осложняло мне соблюдение служебной иерархии, зато выручало в случаях, подобных этому. До меня, в конце концов, дошло, кто в баре хозяин, и я стушевался.
— Нет, — ответила Чаморро с запинкой. — Еще выше.
— Таких дылд у нас отродясь не водилось, — категорично заявила барменша.
— А та женщина, случайно не блондинка?
— Скорее брюнетка, и вся из себя… беленькая-беленькая.
— Молодая или в годах?
Барменша недобро усмехнулась.
— Это для кого как. На вид лет двадцать восемь, двадцать девять.
Выражение лица нашей собеседницы не предвещало ничего хорошего. Чаморро опасалась настаивать на продолжении разговора, и я не возражал, поскольку несовпадение во мнениях насчет оценки женского возраста могло завести барменшу слишком далеко. Не стоило дразнить эту людоедку, тем более отдавать ей на заклание мою помощницу. Мы расплатились и отчалили восвояси.
На улице еще долго слышалась гремевшая в баре музыка — заезженная запись некогда популярной песни «На флоте» в исполнении группы «Виллидж Пипл». [25] Мы вернулись в штаб-квартиру и встретили там Марчену. Несмотря на поздний час, он не ушел спать, однако для удобства переоделся в уютный вязаный свитер бордового цвета.
— Руис с ребятами разбираются с одной семейной ссорой, — пояснил он. — Житейские мелочи, но на всякий случай я решил пока не ложиться.
Он слушал радио. Мы устроились рядом и принялись рассказывать ему про барменшу из «Урана». Новость вызвала в нем немалое удивление, но он не успел ничего сказать, потому что на пойманной им волне начали передавать интервью с руководителем одной из групп экологов. Речь велась все о том же, уже набившем оскомину продлении лицензии на эксплуатацию атомной станции, которая в данный момент рассматривалась правительством.
— До чего тесен мир! — воскликнул Марчена.
Экологист говорил четко и убедительно, не растекаясь мыслью по древу. Его низкий бархатный голос звучал на редкость проникновенно, а приводимые аргументы отличались взвешенностью и объективностью.
— Что бы там ни говорили, а производить энергию на основе технологий с радиоактивными отходами — полнейшее безумие. Ведь нам предстоит хранить их на протяжении сотен тысяч лет, — рассуждал он. — Вы в состоянии объять умом такой промежуток времени? Для сравнения скажу: вся история человечества — возьмем на вскидку шумеров — не превышает и шести тысяч. Кем мы себя возомнили, чтобы жертвовать жизнью многих, даже не нами зачатых, поколений?!
— Культурный гад! И не так уж далек от истины, — одобрительно хмыкнул Марчена.
Лидер «зеленых» демонстрировал великолепное знание вопроса: он хорошо изучил хронику аварий на атомной станции и относился к ним с гораздо большей тревогой, чем представители официальных властей. Однако когда журналист попытался перевести разговор на недавнюю смерть инженера, то получил достойную отповедь.
— Не в моих правилах строить догадки на пустом месте, тем более когда затрагиваются сокровенные чувства людей; интимная сфера — материя деликатная и заслуживает уважительного отношения. Мне остается только выразить искренние сожаления по поводу заявлений некоторых моих товарищей, использовавших непроверенные факты в личных целях. Прежде всего, нам следовало бы сосредоточиться на решении собственных проблем, а расследованием пусть занимается полиция.
— Господи, сделай так, чтобы Перейра находился у приемника! — взмолилась Чаморро.
— Даже среди «зеленых» встречаются умные ребята, — прибавил Марчена.
— Шустрый мужик, — сказал я с восхищением. — Он вполне осознает свою власть и предпочитает расходовать ее бережно, не стреляя из пушки по воробьям.
— Власть? — удивилась Чаморро. — А по-моему, все с точностью до наоборот. Разве он не принадлежит к группе борцов против существующей системы?
— До чего же ты наивная, Виргиния. Его речь транслируют по радио, притом на всю страну, перед ним заискивают журналисты. Он сам часть системы. Конечно, ему как защитнику природы приходится исполнять кое-какие санитарные функции, но он далеко не тот революционер, каким ты пытаешься его изобразить. Помнишь, я как-то рассказывал тебе о Юнге [26] и его неудобоваримых теориях, которыми нас пичкали в университете? Он еще возомнил себя чуть ли не гением, а все потому, что простаки, принимавшие его за колдуна и толкователя снов, буквально ломились к нему на прием. Однако в одном я готов с ним согласиться: революционер только воду мутить горазд, он груб, порочен и крайне агрессивен. А наш зеленый друг скорее напоминает сладкоголосую сирену и предпочитает завлекать народ совсем другими песнями.
— Что-то я плохо улавливаю твою мысль, — сказал Марчена, зевая во весь рот.
— Забудь. Главное, у нас стало одной проблемой меньше.
Колокола будили меня через каждый час. Поначалу мне было приятно слышать их мелодичный звон и снова зарываться головой в подушку, но когда пробило четыре, я разозлился и стал придумывать разные способы избавления от этой пытки вплоть до ее полного запрещения. «Мы наткнулись на церковь, Санчо», [28] — машинально процитировал я и тут сообразил, что местные жители вряд ли обращают на них внимание подобно тому, как меня давно перестал беспокоить грохот мусоровоза, который каждое утро собирает по всему кварталу огромные контейнеры и опрокидывает их содержимое в свое ненасытное чрево как раз у меня под окном.
Ближайшую пятницу мы решили посвятить обходу окрестностей, хотя до нас там уже побывала команда Марчены. Итак, сняв форму и прикинувшись невинными туристами, мы отважно пустились в путешествие и не пожалели: весна располагала к прогулкам. Деревья покрывала густая сочная листва, с гор бежали полноводные реки, а кругом, куда хватало глаз, пестрели полевые цветы. Встреченные по пути деревеньки не отличались разнообразием, но выглядели ухоженными и благополучными, особенно та, что находилась рядом с атомной станцией. Получая львиную долю из местного бюджета и употребляя ее во благо своих жителей, она с гордостью выставляла напоказ гранитные тротуары, мраморные фонтаны, затейливые часовенки, плантации розовых кустов и походила на золотую химеру, порожденную атомным веком. Все в ней дышало уютом и приветливостью.