— Тем временем Госдепартамент приобрел для них небольшой домик в Майами, где они мечтали поселиться.
— Да, сэр. Переехали, пройдя интенсивный курс обучения английскому. Даже спустя годы они так и не избавились до конца от русского акцента. Поэтому с посторонними почти не общались. Если кто любопытствовал, откуда они, прикрывались придуманной в Госдепартаменте легендой — мол, дети русских эмигрантов. Я и сам до конца не представляю, насколько все вокруг им должно было казаться чужим, пугающим, непонятным… Только потому, что мама не желала избавляться от меня в угоду советским властям. Им ведь было всего по восемнадцать. Конечно, иметь собственный дом в таком возрасте — невиданная роскошь, поэтому они делали вид, что только снимают его. На вопросы, почему так рано поженились, отвечали полуправдой — мол, мама случайно забеременела, вот и пришлось. На самом деле они, конечно, женились не по залету, но после такого признания любопытствующие смущались и переставали лезть с некорректными вопросами. Другой специальности, кроме гимнастики, у родителей не было, поэтому Госдепартамент, сделав все, что мог, устроил папу на работу в ландшафтную компанию. Когда я был маленьким, днем со мной сидела мама. А по ночам папа — мама в это время убиралась в офисах.
— Американская мечта. Пол, в досье сказано, что родители брали тебя с собой на тренировки по единоборствам. К пятнадцати годам ты тоже завоевал черный пояс.
— Так точно. Правда, в соревнованиях я, как и родители, не участвовал. Избегал ненужного внимания.
— Похвальное стремление для шпиона. Как тебя завербовали?
— Госдепартамент старался не терять родителей из виду — чтобы прийти на помощь в случае чего. Судя по всему, мной заинтересовались в разведслужбе, видя, как четко я придерживаюсь легенды и вжился в заданную роль.
— А почему же родители не могли скормить тебе ту же легенду, что и остальным? Настоящее их происхождение осталось бы для тебя тайной, не пришлось бы играть никаких ролей.
— Предполагалось, что им нужна была лишняя пара глаз и ушей, чтобы не проглядеть возможную опасность. Хотя на самом деле, мне кажется, причина в другом. Им хотелось хоть кому-то открыться. Уж очень одинокая у них получилась жизнь. Когда я учился в выпускном классе, к нам домой пришел агент спецслужб и предложил оплатить все расходы на учебу в Промышленной академии Скалистых гор недалеко от Форт-Коллинза, Колорадо. Предложение было заманчивым. За свой счет послать меня учиться родители бы не смогли. И трудоустройство после выпуска мне тоже гарантировали.
— Вербовщик не скрывал, что это шпионская школа и что тебе предлагается стать тайным агентом?
— Высказался прямее некуда. Упирал на то, что мне предоставляется возможность поучаствовать в прекращении репрессий, из-за которых родители живут в постоянном страхе, даже здесь, после переезда в Штаты.
— Отличный прием. Снимаю шляпу.
— Мне попался первоклассный вербовщик. Сразу просек, что я чувствую себя в долгу перед родителями. В конце концов, ради меня они рисковали всем, и в нашем доме прочно поселился страх. Я вырос с ненавистью к Советам и любому другому режиму, заставлявшему человека всю жизнь трястись. Так что вербовщик подобрал ко мне самый правильный ключ. Спросил, не хочу ли я поквитаться за родителей. Поработать на изменение мира к лучшему.
— Значит, ты отправился в Промышленную академию Скалистых гор. Я там преподавал двадцать лет назад. Есть что вспомнить.
— Он обещал, что скучать не придется.
* * *
Застыв у окна гостиной, мальчик глядел на снегопад. Мелодия сменилась снова, заиграли «Джингл беллз», но от задорной песенки на сердце стало только тяжелее. Он снял очки, начал тереть глаза, и тут за спиной послышались шаги — мама шла к нему из спальни. Правой рукой она по-прежнему прижимала к щеке полотенце со льдом.
Вместо зеленого платья на ней теперь было красное. Блестящее и гладкое. С длинной юбкой-колоколом. Красный подчеркивал светлые мамины волосы, и в этом платье она напомнила мальчику ангела, украшающего рождественскую елку.
— Очень красиво, — похвалил он.
— Ты у меня настоящий джентльмен.
Хромая, он пошел за ней на кухню. Там они вскипятили молоко для какао — рисовое, потому что коровье он не пил из-за непереносимости. Как раз хватило на две чашки. Мама опустила в дымящееся питье по кусочку зефира.
— Ну вот, и мы празднуем!
— Я больше не дам ему тебя обижать, — поклялся Коул.
— Он и так не станет, не бойся. — Мама сжала его руку. — Больше я ему такой возможности не предоставлю. Сегодня же соберем вещи и уедем. — Она посмотрела на Коула вопросительно. — Сбежим от папы. Как тебе?
— Видеть его больше не хочу.
— Невеселое у нас Рождество получается…
— Да кому оно нужно!
— Прости. — Мама помолчала, уткнувшись взглядом в поверхность стола. — Он забрал ключи от машины. Придется пешком.
— Я дойду.
— Можно было бы прямо сейчас, но Каньон-роуд перекрыта, на улицах столпотворение, такси не достанешь. — Она покосилась на раздолбанный телефон. — И вызвать не получится. Машины по Каньон-роуд пустят не раньше десяти. Тогда и выйдем. Автомат где-нибудь поблизости мы отыщем, но если снегопад не прекратится, все будут ловить такси. Можем долго прождать. И потом, сейчас сочельник, гостиницы забиты. Где ночевать, непонятно… — Мама нарочно не смотрела на его короткую левую ногу. — Коул, ты уверен, что сможешь столько пройти пешком?
— Смогу, честное слово. Я постараюсь не тормозить.
— Я знаю. Ты у меня самый сильный и выносливый.
* * *
«Все сходится», — думал Андрей, пробираясь через толпу. До цели восемь человек. Погоревшие на таможне замаскированные контейнеры с советскими гранатометами, которые контрабандой пытались протащить через ньюаркские доки. Гости с Ближнего Востока, перехваченные береговой охраной до того, как их успели переправить на берег безлунной лонг-айлендской ночью.
Но в основном провалов почти не случалось. А если были, то никакой закономерности. Петр работал на совесть, делал, что прикажут, зверствовал вовсю — какие могут быть подозрения?
«У меня точно не было», — подумал Андрей.
Ноги подмерзали, даже в утепленных ботинках на рифленой подошве. Фигня по сравнению с тем, как дубели и отмораживались ступни в дерьмовых берцах во время зимних марш-бросков в русской армии. «А ведь в спецназе служили! — со смешанным чувством досады и гордости вспомнил он. — Элита. Могли бы и получше обращаться».
Снег пошел гуще.
«В яслях полутемных…» — пели христославы.
«Не отвлекайся, — велел себе Андрей. — Абстрагируйся. Это не Петр. Не тот, кто предал нашу дружбу, кому я хочу отомстить. Просто объект, подлежащий уничтожению».