— Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду.
Бьюкенен кивнул.
— Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно, намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то иное.
— Но вот после этого…
— Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть, снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала, чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, — посылала вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении, и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то длительного времени она будет появляться в роли Марии.
— Как сложно и в то же время как просто, — сказала Холли. — Если бы это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным.
— Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? — размышлял вслух Бьюкенен. — Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на видеопленке?
Холли покачала головой.
— Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного тамошнего политика от другого.
— Но мы можем это узнать. — Бьюкенен встал.
— Как?
— Мы едем обратно в Майами. — В его голосе слышался металл. — Потом летим в Мехико.
— Говорит Лютик. — Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование.
На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного раздраженно.
— Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад.
— Извините. Раньше я никак не могла позвонить.
— Вас разыскивают повсюду. — Человек сказал, что его зовут Алан, хотя это, вероятно, вымышленное имя.
— Именно этого я и боялась. Можно говорить без опаски?
— Этот звонок передается с другого телефона, — объяснил Алан. — Оба аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим номером.
— Я с Гномом. — Женщина употребила кодовое слово, о котором они заранее условились.
— Да. Я так и предполагал.
— Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не затрагивает… — Она тактично воздержалась от упоминая «Виски с содовой».
— К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения.
— Но как?..
— Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос, — буркнул Алан. — Вы теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от него…
— Но в Вашингтоне он пришел ко мне.
— Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том, чтобы не раскрывать их деятельность.
— Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому надо позвонить, и я…
— Нет, — резко прервал ее Алан. — Вы только хуже сделаете. Они могут моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к себе.
— Тогда что же мне делать?
— Порвите контакты с Гномом, — посоветовал Алан. — Залягте на дно. Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность.
— Но это может занять месяцы.
— Конечно.
— Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не интересует.
— Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы упустить его.
— А теперь из-за этого меня могут убить.
— Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать ошибки. Еще есть возможность спасти положение.
— Сукин вы сын, — в сердцах сказала она. — Вы еще думаете об этом материале.
— Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такое внимание, что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что хотим.
— То есть — что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена.
— Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою информацию, — бросил Алан. — Но, повторяю, если вы будете осторожны, если будете делать то, что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно ввести вас в дело. А пока ложитесь на дно. Смените фамилию.
— А что будет с Гномом?
Алан не ответил.
— Я вас спросила, что будет с Гномом? — повторила Холли.
— Не всегда можно получить все, что мы хотим.
— Что вы имеете в виду?
— Я не хотел, чтобы это случилось. Правда. Я надеялся, что… Он солдат. Он поймет больше, чем понимаете вы. Иногда ведь бывают…
— Что бывает?
— Потери.
Когда Холли отвела взгляд от телефона, по которому говорила из будки недалеко от своей комнаты в мотеле Ки-Уэста, она увидела в предрассветных сумерках тень человека рядом с зарослями папоротников. В кронах многочисленных пальм начали щебетать птицы.
— Я больше не могу разговаривать, — сказала Холли в трубку.
— Неприятности? — спросил Алан.
— Скажем так: я не выиграла в тотализатор издателя.
Холли положила трубку.
Бьюкенен выступил из скрывавших его теней. Несмотря на предрассветный бриз, веявший от океана, воздух был очень влажный.