Звонок заставил его вздрогнуть.

Он резко повернулся и посмотрел на телефон, стоявший на столике возле дивана. Раздался еще один звонок. Он понемножку отхлебывал виски, давая своим нервам время успокоиться. Телефон зазвонил в третий раз. Он ненавидел телефоны. Щурясь, он вернулся в жилую часть комнаты и снял трубку, не дав телефону прозвонить в четвертый раз.

— Алло. — Он постарался, чтобы его голос прозвучал нейтрально.

— Дон! — воскликнул жизнерадостный мужской голос. — Это Алан! Я не был уверен, что ты уже вернулся! Ну как ты, чертяка?

— Хорошо, — отозвался Бьюкенен. — Отлично.

— Поездка прошла нормально?

— Последняя ее часть.

— Да, из твоих открыток я понял, что вначале возникли кое-какие проблемы. Но ничего такого, с чем бы ты не справился, верно ведь?

— Верно, — эхом откликнулся Бьюкенен.

— Ну, это действительно прекрасно. Слушай, приятель, я понимаю, что уже поздновато, но мы не виделись я не знаю сколько времени. Что скажешь? Ты уже поужинал? Может, встретимся?

— Нет, — сказал Бьюкенен, — я еще не ужинал.

— Ну, тогда я подскочу к тебе, ладно?

— Ладно, давай.

— Чудненько, Дон. Просто не терпится тебя увидеть. Буду у тебя через пятнадцать минут. А ты пока подумай, где бы ты хотел поужинать.

— Да все равно где, лишь бы не было слишком людно. Ну и, может, чтобы там играл пианист.

— Дон, ты прямо читаешь мои мысли, честное слово!

— До встречи. — Бьюкенен положил трубку и потер виски. Упоминание звонившим человеком открыток, а им самим пианиста как раз и было тем паролем и отзывом, о которых ему сообщалось в уничтоженной им записке. Скоро он начнет докладывать о содеянном.

В очередной раз.

Боль в висках не утихала. Он подумал, что надо бы умыться, но сначала допил свой стакан виски.

3

Пятнадцать минут спустя, точно в назначенное время, в дверь позвонили. Бьюкенен посмотрел в дверной глазок и увидел мужчину лет сорока, внушительной комплекции, с короткой стрижкой, в пиджаке спортивного покроя в коричневую клетку. Услышанный по телефону голос был Бьюкенену незнаком, поэтому он не удивился, что никогда раньше не видел этого человека, если принять, что голос в телефонной трубке принадлежал ему. Все же Бьюкенен надеялся, что придет один из кураторов, с которыми ему уже приходилось иметь дело. И так у него в жизни разнообразия хоть отбавляй.

Он осторожно открыл дверь, так как не мог быть абсолютно уверен, что это действительно его связник. Но пришедший немедленно рассеял все его подозрения, когда заговорил все тем же жизнерадостным тоном, который Бьюкенен сразу узнал.

— Дон, ты выглядишь просто чудесно. В открытках ты не писал, что сбросил вес.

— У меня что-то было не так с пищеварением. Проходи, Алан. Я подумал, может, не стоит никуда выходить. Что-то нет настроения слушать пианиста.

— Как хочешь.

Алан — это, несомненно, был его псевдоним — держал в руке металлический кейс и ждал, пока Бьюкенен запрет дверь. После того как это было сделано, манера поведения его изменилась, словно у сошедшего со сцены актера, которому уже не надо играть роль. Он заговорил деловым тоном:

— Сегодня днем квартиру проверяли. «Жучков» нет. Как вы себя чувствуете?

Бьюкенен пожал плечами. На самом деле он чувствовал себя как выжатый лимон, но выучка не позволяла ему проявлять слабость.

— А ваша рана заживает нормально? — спросил гость.

— Воспаления уже нет.

— Это хорошо, — без особого выражения заметил он. — А что у вас с головой? Я слышал, вы сильно ударились?

— Глупейший случай, — вздохнул Бьюкенен.

— В полученном мной сообщении говорилось о контузии.

Бьюкенен кивнул.

— И о переломе кости черепа.

Бьюкенен еще раз кивнул, и от этого движения боль в голове усилилась.

— Вдавленный перелом. Небольшой участочек кости с внутренней стороны надавил на мозг. Это и вызвало контузию. Это вовсе не означает, что треснула кость. Все не так уж серьезно. В Форт-Лодердейле меня продержали ночь в госпитале под наблюдением. Потом врач разрешил мне уйти. Он не отпустил бы меня, если бы там что-то было…

Гость, назвавшийся Аланом, сел на диван, не спуская глаз с Бьюкенена.

— Так говорится в сообщении. Там говорится также, что вам необходим еще один осмотр врача и еще одно томографическое исследование, чтобы посмотреть, сократилась ли площадь травмы мозга.

— По-вашему, мог бы я разгуливать, если бы отек мозга еще не прошел?

— Не знаю, не знаю. — Гость продолжал оценивающе разглядывать Бьюкенена. — А вдруг могли бы? Ведь агенты из Особых операций могут все. Проблемы, которые остановили бы любого другого, вам, кажется, нипочем.

— Это не так. На первом месте задание. Если я думаю, что повреждение может помешать мне выполнить его, то я так и говорю.

— Похвально. А если бы вы думали, что вам надо немного отдохнуть, вы бы об этом тоже сказали?

— Разумеется. Кто же откажется от отдыха?

Собеседник Бьюкенена не ответил, просто смотрел на него.

Чтобы сменить тему разговора, а заодно и удовлетворить свое любопытство, Бьюкенен спросил:

— Что произошло в Форт-Лодердейле после моего отъезда? Удалось ли справиться с ситуацией? И как получилось с фотографиями?

Гость опустил глаза, повозился с цифровыми замками своего кейса и открыл его.

— Мне об этом ничего не известно. — Он вынул из кейса папку. — Нам с вами предстоит проделать кое-какую бумажную работу.

Бьюкенен почувствовал смутное беспокойство. Что-то инстинктивно настораживало его. Это могло быть последствием усталости или отголоском стресса. Как бы там ни было, но отношение к нему этого человека определенно заставляло Бьюкенена испытывать дискомфорт.

И не просто потому, что тот был резок. За восемь лет работы в условиях глубокой конспирации Бьюкенену приходилось иметь дело с кураторами самого разного типа, и манера поведения некоторых не дала бы им и на пушечный выстрел приблизиться к участию в конкурсе на самую популярную личность. Но привлекательность не стояла в списке тех качеств, которые требовались от человека на такой работе. Скрупулезность же в этом списке стояла; к тому же иногда просто не было времени на вежливую беседу, а стремиться к дружеским отношениям с кем-то, кого ты, по всей вероятности, больше никогда в жизни не увидишь, было бы глупо.

Все это Бьюкенен постиг на собственном опыте за прошедшие годы. По ходу своих многочисленных ролей ему случалось время от времени почувствовать близость к кому-то, как, например, к Джеку и Синди Дойл. Как он ни старался уберечься от таких ситуаций, они тем не менее иногда возникали, и, когда ему приходило время идти дальше своей дорогой, он уходил с ощущением потери. Поэтому он легко мог понять человека, который считал нужным работать с ним на объективной основе, исключив всяческие эмоции.