— Точнее.
Кавано повернулся влево, в ту сторону, откуда доносился голос Грейс.
— Мы сказали Прескотту, что в том случае, если у него были идеи насчет того места, где можно начать новую жизнь, от них следует отказаться. Он ответил, что не думал об этом. Мы решили, что это к лучшему, — продолжал Кавано, вытирая кровь с губ. — Потому что в таких случаях люди часто непроизвольно говорят об этих местах.
Вдохнув, он почувствовал боль в боку.
— Потом кто-нибудь может припомнить эти разговоры и рассказать о них не тому, кому надо. Я пытаюсь вспомнить, не оставил ли Прескотт подобных подсказок.
Кавано подвинулся в сторону. Холод, идущий от бетонного пола, начал проникать внутрь его тела.
— И что он мог сказать?
— Он любит вино.
— Это еще не информация.
— Он любит хорошую кухню. Разбирается не хуже иного повара.
Вспомнив, как Прескотт хвалил бефстроганов, Кавано почувствовал, что в нем снова закипает гнев. Чэд погиб. Если бы не люди Грейс, если бы не пожар, устроенный Прескоттом, этого бы не произошло. Но ненависть к Грейс надо было скрыть, и он сосредоточился на боли от ударов, нанесенных Эдгаром, боли в мышцах живота и распухших губах.
— Еще он сказал, что из всех физических упражнений признает только гольф.
— Значит, он с равным успехом мог отправиться в Напа-Вэлли, винодельческий район штата Нью-Йорк, или в Бордо, где он будет пить вино и наслаждаться деликатесами, но не играть в гольф. И это все, что ты хотел мне сказать? Если ты не скажешь чего-нибудь более дельного, Эдгар потанцует с твоей подругой прямо сейчас. Возможно, при этом он иногда будет наступать на ноги тебе.
— Дай мне закончить, — сказал Кавано. Распухшие губы мешали говорить. — Когда я встретился с ним на складе, у него там были книги и видеокассеты. Не слишком много, но он просидел там три недели. Скорее всего, он взял с собой лишь то, что действительно имело для него значение, что позволило бы скоротать время.
Кавано сделал паузу, надеясь, что Грейс клюнула на его слова.
— Или то, что удовлетворяло его фантазии.
— Фантазии?
— Планы насчет идеальной жизни. Место, куда бы он отправился жить, начав новую жизнь, его мечта.
— Что там были за книги и фильмы?
— В этом-то и проблема. Я попытаюсь вспомнить.
Кавано вновь говорил правду лишь отчасти. Он точно помнил, насколько Прескотт ценил поэзию Робинсона Джефферса. Но сейчас он старался выдать Грейс ровно столько информации, чтобы поддержать в ней интерес и выиграть время. Если он выиграет время, он попытается найти способ выбраться отсюда.
— У него была книга с порнографией. Другая — по геологии. Достаточно странный набор фильмов. Триллер с Клинтом Иствудом. Подростковая мелодрама с Троем Донахью.
— Заголовки, — повторила Грейс.
— Я же сказал, не могу вспомнить.
— Вспомнишь.
Она щелкнула пальцами. Раздались шаги. Группа уходила. Цепляясь за стену, Кавано попытался встать и почувствовал, как Джэми помогает ему. Еле волоча ноги, он сделал несколько шагов. Сопровождающие поднимались по лестнице. Сквозь проем люка светило солнце.
Грейс встала на последней ступеньке, прижимая к уху мобильный телефон.
— Кто-нибудь, привезите сюда доктора Рэттигана. Мне плевать, чем он там занят. Привезите его сюда немедленно.
Глаза Кавано болели от солнечного света, и он потерял уходивших из виду. Раздалось жужжание мотора, и бетонная плита начала опускаться. Три фута. Два. Кавано с тоской посмотрел на последние лучи света. С глухим стуком люк закрылся, и они с Джэми оказались в полной темноте.
Темнота и чувство отрезанности от мира столь подавляли, что даже воздух казался более плотным и затхлым, чем на самом деле. Кавано слышал рядом с собой тяжелое дыхание Джэми.
— Что это за доктор Рэттиган? — дрожащим голосом спросила она. В темноте эхо ее голоса слышалось еще сильнее.
Кавано с трудом держался на ногах. Травмы плюс плохо слушающиеся, парализованные страхом мышцы.
— Нетрудно догадаться. Кто-нибудь с большим чемоданчиком шприцев и наркотиков, которые помогут мне вспомнить все.
— Он сильно тебя ударил?
— Да уж, сейчас моя улыбка мало похожа на победную.
Это была не слишком удачная шутка, но Кавано пытался хоть как-то подбодрить Джэми.
— А ты как? Ты не...
— Мне надо... Извини, но мне надо...
Кавано услышал, как Джэми пошла в комнату, ощупывая руками стены. Последовал звук резко расстегиваемой пряжки ремня и «молнии», а потом и шорох ткани. На пол что-то полилось.
— Извини.
— Было бы за что. Когда Эдгар ударил меня ногой, мой мочевой пузырь тоже подвел меня.
Если бы не необходимость подбодрить Джэми, Кавано вряд ли бы признался в этом.
«Грейс заплатит и за это», — подумал он.
Снова зашуршала ткань. Джэми поправляла одежду.
— Я не думала, что когда-нибудь расскажу тебе об этом. В детстве друзья, если, конечно, можно их так назвать, однажды заперли меня в туалете. С тех пор я не люблю темноту.
— Я тоже не в восторге от этого.
— Я с трудом могу находиться в замкнутом пространстве.
— Возможно, я смогу сделать так, чтобы оно показалось нам более просторным, — сказал Кавано. В темноте мелькнул светящийся циферблат его часов, когда он поднял руку, вспомнив, что лежит у него в верхнем кармане куртки.
Чирк.
Загорелась спичка.
В ее колеблющемся свете показалось удивленное лицо Джэми.
— Откуда ты взял...
— Осталось после того, как мы сидели рядом с домом Джона и делали вид, что курим.
— Одно из немногих преимуществ курящего.
— Эдгар не обладает и половиной тех заслуг в плане умения обыскивать людей, которые он себе приписывает. Он даже ремни нам оставил.
— А что хорошего...
— Штырь на пряжке можно применить в качестве оружия.
Пламя подобралось к пальцам, и Кавано почувствовал усиливающееся тепло. Дрожь в руках заставляла его колебаться. В конце концов ему пришлось бросить спичку.
— Подойди ко мне и возьми в руки мою куртку, — сказал он.
Треск разрываемой ткани эхом отдался в тишине подвала.
— Что ты делаешь?
— Отрываю кусок рукава от рубашки.
— Зачем это...
— Чтобы сделать факел.
Кавано еще раз дернул ткань, оказавшуюся прочнее, чем он ожидал. Оторвав оба рукава, он почувствовал холод, исходящий от бетонных стен, и быстро накинул куртку.