— Твоя решимость меня изумляет.
— Изумляет?
— Потенциальный самоубийца не беспокоится о будущем и не борется за свою жизнь.
— Думаешь, сработал инстинкт самосохранения? Нет, дело не только в этом.
— Ах, вот как? Что же ты мне лапшу на уши вешаешь? Говори прямо, в чем дело.
— Неделю назад я сидел в ванне, сунув пистолет в рот.
Жесткость, с которой была произнесена последняя фраза, потрясла Джилл и она не собиралась менять тему разговора.
— Я покончил со всеми делами, расплатился с долгами, ответил всем, кому можно, добром на добро. В общем, привел все в полный порядок. И приготовился перейти в мир иной. Но вдруг зазвонил телефон и друг попросил об услуге. Он столько сделал для моего сына, что я не вправе был ему отказать. Но теперь за мной остался еще должок.
— Перед кем? — спросила Джилл.
— Перед тобой.
— Что ты несешь?
— Я втянул тебя в это дело. Ведь если бы не пришел к тебе... Одним словом, я обязан обеспечить твою безопасность.
Плотнее закутавшись в одеяло, Джилл подошла к Питтману.
— Благодарю.
Тот в ответ лишь пожал плечами.
— А что будет после того, как ты преуспеешь в этом благородном деле? — спросила Джилл.
Питтман не знал, что ответить.
— Что потом? — настаивала Джилл. — Ты так и не отказался от мысли покончить с собой?
Питтман отвел глаза.
Путешествие заняло больше времени, чем они предполагали. Дорога №2 реконструировалась. И им пришлось воспользоваться кружным путем — по дороге 495 на юг, а затем по 90-й на восток до самого Бостона, куда они прибыли ближе к вечеру. Рана на руке Питтмана уже стала заживать, и машину на этот раз вел он, чтобы предоставить возможность Джилл немного вздремнуть на заднем сиденье. Он остановил автомобиль у въезда в город.
Джилл поднялась, потянулась, зевнула.
— Здесь начинается твоя охота, — сказал Питтман. — Сумеешь добраться по указанному адресу?
— Конечно. Без проблем.
— Даже без карты?
— Насколько мне известно, у Деррика Мичэма денег куры не клюют. Живет он в Бикон-Хилле. Всего в одном-двух кварталах от дома моих родителей.
Наступил час пик, и теперь они еще медленнее двигались к цели. Наконец в начале седьмого Джилл съехала со скоростного Массачусетского шоссе на Коламбус-авеню, оттуда через Бостон Коммон проехала на Чарльз-стрит и оказалась в историческом районе Бикон-Хилл.
Питтман внимательно изучил неширокую, мощенную булыжником улицу. С одной стороны изгородь из кованых металлических пик отделяла небольшой парк от проезжей части, с противоположной стороны кирпичные дома XIX века бросали тень на мостовую от склоняющегося к горизонту солнца. Джилл свернула за угол. Здесь каждый особняк стоял за запертыми воротами, ведущими на подъездную аллею. За металлическими решетками виднелись дворы, сады и превращенные в гаражи старинные каретные сараи.
— Это здесь тебя взращивали?
— До того, как отдали в частную школу.
— Что же, отличное место!
— Да. И к тому же ловушка. Потому-то я и сбежала в реальную жизнь.
— А вот мне в данный момент хочется убежать от реальной жизни.
Впереди от линии запаркованных вдоль тротуара машин отделился «мерседес», и Джилл поспешила занять освободившееся место. Выйдя из машины, она поправила свою бежевую юбку и надела зеленый блейзер.
— Ну, как я выгляжу?
— Очень мило.
— Помни, людей встречают по одежке.
Питтман вернулся к машине, извлек из сумки галстук и повязал, надеясь, что рубашка не очень помялась. До этого он тщательно почистил брюки и твидовый пиджак, придав им максимально приличный вид.
— Если я правильно понимаю ход твоих мыслей, — сказал он, — мне лучше не представляться репортером.
Джилл кивнула.
— Богачи общаются только с людьми своего круга. А представители прессы, конечно, стоят на социальной лестнице значительно ниже их.
— В таком случае что нам лучше сказать? То же, что и в Гроллье? Что я собирался написать книгу об элитной школе?
— Лучше всего представиться профессором истории, пишущим книгу о школе. Ученые здесь пользуются определенными привилегиями.
Они поднялись по каменным ступеням, ведущим к широкой, полированной, видавшей виды двери.
— Видимо, это здание начала прошлого века, — заметила Джилл.
Питтман постучал чугунным дверным молотком по металлической пластине, прикрепленной к панели двери.
Никакого ответа.
Они подождали. Питтман еще раз постучал.
— Может быть, никого нет дома.
— В окнах нет света, — сказала Джилл.
— Вероятно, приглашены на ужин.
Джилл с сомнением покачала головой.
— Никакой уважающий себя представитель касты бостонских браминов не ужинает так рано. Кроме того, Мичэму уже много лет. Сомневаюсь, чтобы он отлучился далеко от дома.
Питтман уже хотел постучать в третий раз, но его остановил звук открываемого замка. Дверь медленно отворилась, и они увидели маленькую хрупкую седовласую женщину в элегантном темно-синем платье с высоким воротником и кружевами по краю подола, почти скрывавшими слегка отекшие икры и лодыжки. Изборожденная морщинами кожа была в коричневых старческих пятнах.
Она приоткрыла дверь и теперь внимательно изучала Джилл и Питтмана через толстые линзы очков.
— Кто вы? Я с вами знакома? — Голос ее дрожал.
— Нет, мэм, — ответил Питтман. — Меня зовут Питер Логан. Я профессор истории там, за рекой. — Он имел в виду Гарвард. — Прошу простить, если мое вторжение вас побеспокоило, но мне хотелось бы поговорить с вашим супругом о книге, над которой я в настоящее время тружусь.
— Профессор истории? Книга? Мой муж?
— Да, я занимаюсь исследованием американских учебных заведений — с уклоном в классическое образование — и надеюсь, ваш муж прояснит интересующие меня вопросы.
— Вопросы? Мой муж?
У Питтмана внутри все оборвалось.
«Она не перестает повторять мои слова, превращая утвердительную форму в вопросительную. Мы тратим время впустую. У нее ярко выраженный сенильный психоз, и она совершенно ничего не понимает».
Женщина медленно подняла на него глаза.
— Не знаю, какие вопросы вы намерены задать, но мой муж определенно не сможет на них ответить. Он скончался год назад.