– А поскольку я знаю, как ты любишь по говорить, – со смехом отозвался Джош, – то на этом заканчиваю. Сообщай мне, что еще тебе нужно. Пусть все здесь это знают. Чтобы выполнить твою работу, может понадобиться много народу, но мы ее выполним.

Когда Джош отключился, Сент-Джон сидел на краю кровати с сотовым телефоном в руке. Здесь, в этом месте, всего за несколько миль от логова зверя, ему напомнили, что это больше не его жизнь. Что его жизнь находится далеко среди сотрудников «Редстоуна», ставших его семьей, которой у него никогда не было. Они обращались к нему, когда нуждались в его помощи, и, как оказалось, к ним мог обратиться он.

Женщина, считавшая, что он нуждается в психоаналитике, однажды спросила, доверяет ли он кому-нибудь. Его первый ответ – невысказанный, так как он не собирался отвечать той, кого больше никогда не увидит, – был «нет». Но Сент-Джон понимал, что это было далеко от правды – он доверял всем в «Редстоуне».

Джесса пришлась бы там ко двору, подумал Сент-Джон. Она обладала всеми качествами для «Редстоуна» – умом, энергией, великодушием и преданностью, которой Джош не требовал, но заслуживал своей лояльностью подчиненным, делавшей «Редстоун» одним из лучших рабочих мест не только в стране, но и в мире.

Эта сила стоит за ним, думал Сент-Джон, и он может и должен использовать ее, чтобы похоронить чудовище, которое было его отцом.

Похоронить навеки.

Глава 13

Когда подошло время ланча, Джесса не стала мешать табличку «Закрыто». Она решила, что не может позволить себе закрывать магазин. Едва ли это создало бы большую разницу – в городе все привыкли, что «Хиллс» закрыт с двенадцати до часу, что, вероятно, никто ничего бы не заметил.

Это означало, что она не сможет вернуться домой и навестить мать, но ей стало лучше на этой неделе. Наоми вбила себе в голову, что дела в «Хиллс» идут плохо, и даже заявила, что займется этим сама. Она не работала в магазине годами, но, конечно, могла бы оказать какую-то помощь.

Джесса чувствовала, что работает недостаточно быстро, и подумывала о том, чтобы вернуть мать в магазин. Не то чтобы отсутствие мужа для Наоми стало менее заметным – в некоторых отношениях оно было даже более очевидным, – но работа требовала выполнения, к тому же она отвлекала от печальных мыслей.

Вернувшись в офис за сэндвичем, который она принесла, Джесса застыла в дверях при виде Сент-Джона, присевшего на край стола, вытянув вперед обтянутые джинсами ноги и скрестив руки на груди.

На нем была шоферская фуражка, которую Сент-Джон носил в день приезда, хотя, когда она вошла, он снял ее. Джессу очень заинтересовало, где он приобрел хорошие манеры, потому что она хорошо знала, что его мать была слишком погружена в отчаяние, чтобы об этом беспокоиться. Фуражка пробудила в ней любопытство – на нем она выглядела несколько анахронично, словно залетела из другой эры, и тем не менее шла ему, при этом как бы подчеркивая, что вопросы моды ее владельца не заботят.

Впрочем, они едва ли заботили кого-то и сельском Сидаре, где главным критерием в выборе одежды была практичность. За исключением, правда, Элберта Олдена с его сшитыми на заказ костюмами, шелковыми галстуками и еще более шелковым языком. А поскольку жители Сидара редко видели подобное, им льстило, что столь безупречный и успешный человек вышел из их среды.

– Газета. – Сент-Джон кивком указал на стол.

Вот и все любезности, подумала Джесса. И очевидно, ни о каких объяснениях того, где он пропадал, не могло быть и речи.

Она прошла мимо него и посмотрела, куда он указывал, ожидая увидеть «Сидар репорт». Но вместо газеты там лежала распечатка со слегка смазанным шрифтом.

– Факс? – спросила Джесса.

– Нет принтера. Факс в копировальной конторе.

– У меня есть один, которым вы можете пользоваться, – рассеянно сказала она, пытаясь разобрать в документе перечисление различных финансовых долей в прибыли – очевидно, речь шла о владельцах «Репорт». – Это всего лишь струйный принтер, но…

Джесса умолкла, глядя на имя, привлекшее ее внимание.

– Подождите, разве это не название корпорации Олдена?

– Одной из них.

Она посмотрела на него:

– Вы имеете в виду, что ему принадлежит доля газеты, которая поддерживает его?

– Солидная доля. – Сент-Джон снова посмотрел на нее, как на студентку, снова хорошо выполнившую задание. Только на этот раз взгляд вызвал скорее удовольствие, чем раздражение.

– Как он смог это проделать?

– Под несколькими слоями.

– Вы имеете в виду, что он скрывает свои финансовые интересы?

– Корпорация принадлежит холдинговой компании, в свою очередь принадлежащей трасту.

– Ну, – сказала Джесса, с отвращением бросив бумагу на стол, – это объясняет бесплатную пропаганду, тонко замаскированную в разделе новостей.

– Не такую уж бесплатную.

– Да. Похоже, он щедро за нее платит.

– Более.

– Более чем щедро или более того?

– Второе, – ответил Сент-Джон.

Джесса ждала продолжения.

– Субсидирует «Брэкенс».

Она откинулась на спинку стула, сдвинула брови. Это не имело смысла – причем тут выборы?

– Платит кому-то в банке Ривер-Милла, – объяснил Сент-Джон.

Джесса моргнула:

– Платит за что?

– За ваши «задержанные» выплаты.

Джесса резко выпрямилась, потом медленно встала, не сводя глаз с его лица.

– Вы утверждаете, – медленно произнесла она, – что Элберт Олден пытается скомпрометировать не только меня, но и «Хиллс»? Зачем ему это делать? Чтобы отвлечь меня?

– Отчасти. Но если вы не можете руководить бизнесом… – Он пожал плечами.

– То не могу руководить и городом, – поняла Джесса. – Это забавно, учитывая, что свои деньги Олден унаследовал.

На мгновение во взгляде Сент-Джона мелькнула боль. Джесса вспомнила вечер, когда он говорил ей, что, кроме нее, доверяет только своему прадедушке. Человеку, сделавшему состояние Олденов, потерявшему сына трагически молодым и видевшему, как его внук становится извращенным ничтожеством, считавшим, что ему незачем работать. Старик был единственной реальной поддержкой для юного Эдама Олдена.

Джесса часто задавалась вопросом: как много он знал? Старик умер за пару лет до того, как издевательства над правнуком стали заметными, но подозревал ли он что-нибудь? Потому ли он был так близок с Эдамом, что старался защитить его? Или же злоба Элберта Олдена окончательно вырвалась на волю только после смерти человека, который мог его контролировать? Она должна была получить ответы на эти вопросы, чтобы ее сердце не разорвалось от напряжения.