Акустика в зале была поразительной. Несмотря на размер помещения и количество зрителей, я мог слышать щелчки пальцев судебного репортера по клавиатуре компьютера на столе возле скамьи подсудимых, шелест бумаг ассистента прокурора и тяжелое дыхание подсудимого Обри Коутса, сорока трех лет, обвиняемого в похищении, сексуальном насилии и убийстве Кортни Уингейт, пяти лет, которая исчезла с игровой площадки кемпинга Одинокого каньона, куда Коутс был нанят управляющим. Так как кемпинг находился на территории национального леса, дело рассматривалось в федеральном суде.
Хотя я провел некоторое время в залах суда Биллингса как журналист — я освещал знаменитый процесс двух индейцев кроу и их наркоманки-подружки, которые совершили ряд преступлений в Южной Монтане и Северном Вайоминге и убили пару на ранчо, — зал судьи Морленда выглядел более внушительно благодаря его поведению. Он не кричал и не жестикулировал, но когда говорил, все его слушали. Морленд был властной и харизматичной личностью. Я не мог оторвать от него взгляд, как от великого актера — скажем, Дензела Вашингтона, [4] — даже когда он молчал и не был в центре внимания. И я был не единственным. Если Морленд поднимал бровь, когда адвокат задавал вопрос, адвокат покрывался потом, а на лице прокурора появлялось самодовольное выражение. Конечно, я наблюдал за ним с целью узнать что-нибудь о нем, найти слабое место. Если судья видел, как я входил в зал, он ничем этого не проявил. Я все еще не мог успокоиться после вечерних событий. В моем животе поселился черный клубок страха, который, казалось, поднимался вверх к легким, не давая мне дышать.
Я сидел рядом с крупной, хорошо одетой негритянкой в цветастом платье и с широким мясистым лицом, которая вроде бы не имела отношения к участникам процесса. Продолжая осматривать зал, я видел копов, репортеров, которых узнавал по кадрам из новостей на местном телевидении, множество зрителей, привлеченных мрачным колоритом дела, включая мою соседку. Потом я уставился в затылок самого Обри Коутса, сидящего за столом лицом к судье.
— Это Монстр, — сказала соседка, склонившись ко мне. Ее голая шоколадная рука излучала жар, а дыхание пахло мятой и сигаретами. — Он время от времени оборачивается и смотрит, кто здесь. Думаю, ему нравится внимание, потому что он ненормальный. Но когда он посмотрел на меня, я тоже посмотрела на него вот так… — Она отодвинулась и устремила на меня жуткий остановившийся взгляд. — От этого люди застывают как вкопанные. Но он только улыбнулся.
Я видел фотографии Обри Коутса в газетах. Конечно, их сделали до того, как его постригли и побрили. Теперь он сидел, сгорбившийся, маленький, в костюме, который был ему не по размеру. Над большими ушами висели пряди седых волос, и когда он поворачивался, чтобы прошептать что-то своему адвокату, я видел ястребиный, испещренный красными прожилками нос, толстые губы и острый подбородок. Когда он поворачивался назад, его лысая макушка отражала свет настенных ламп, рисующих на ней клетчатые узоры. Я подумал о природе зла, которую иногда можно ощутить.
— Несомненно, он это сделал, — сказала моя соседка. — И не только это.
Я протянул руку:
— Джек.
— Олив, — представилась она, обволакивая мою руку своей. — Спрашивайте меня обо всем. Я знаю всех в этом зале. Я часто хожу на процессы.
— А вы знаете адвоката Коутса? — спросил я, глядя на круглого человечка, сидящего рядом с подсудимым.
Она кивнула — ее глаза расширились.
— Он получил лучшего — Бертрама Лудика. Не знаю, как этот червяк мог себе такое позволить. Думаю, если бы Чарли Мэнсон [5] нанял Берти Лудика, он бы и по сей день втыкал в людей вилки! К счастью, судья Морленд не даст Берти откалывать трюки.
— Этого парня я знаю, — сказал я, кивнув в сторону Коуди, который приближался к скамье.
— Детектив Хойт, — сочувственно прошептала Олив. — Я бы хотела привести его домой, обнять и сказать, что все будет в порядке.
— Почему? — озадаченно спросил я.
— Посмотрите на него. У него неспокойно на душе, хоть он и великий детектив.
У него просто похмелье, подумал я.
На Коуди были синий костюм, топорщившийся под мышками, белая рубашка и полинявший красный галстук. Он пошатывался и пропускал пальцы сквозь растрепанные волосы. Когда он сел на свидетельское место, то окинул взглядом весь зал, словно говоря: «Я коп. Позвольте мне делать мою работу». Я кивнул ему, но не был уверен, что он меня видел.
— Напоминаем свидетелю, что он все еще под присягой, — сказал судья Морленд.
— Я понимаю, ваша честь.
— Мисс Блер, — судья повернулся к ассистенту прокурора — привлекательной рыжеволосой женщине, которая совещалась с прокурором за столом обвинения, — вы можете продолжать допрос свидетеля.
— Благодарю вас, ваша честь, — сказала она, вставая и приближаясь к кафедре. — У меня всего несколько вопросов.
Морленд нетерпеливым жестом подал ей знак приступать.
— Детектив Хойт, — начала она, листая страницы своей папки, — вы говорили в пятницу, перед перерывом на уик-энд, что, когда задержали обвиняемого утром 8 июня прошлого лета, он уничтожал улики…
Вот что я знал об Обри Коутсе, Монстре Одинокого каньона.
Каждое лето исчезали дети. В течение последних десяти лет они исчезали на каникулах, пока были со своими семьями в Западных горах.
Случалось, семья выезжала на пикник и внезапно обнаруживалось, что кто-то из детей не появился на обеде. Иногда дети просто исчезали, иногда тонули в реках, иногда злились на старших и убегали, а иногда садились не в тот автомобиль. Большинство было найдено. Помню, мой отец и я вызвались быть добровольцами при поисках пропавшего мальчика, который ушел из кемпинга возле Гейтса в Маунтин-Уилдернесс к северу от Хелены. Мы взяли лошадей и прочесывали дороги и речные берега, крича «Джеррод!» целых два дня, покуда Джеррода не нашли в миле от лагеря. Он признался, что заблудился в лесу и заснул, а от спасателей прятался, так как они были незнакомыми, а его учили не говорить с незнакомыми, даже зовущими его по имени.
Но в некоторых случаях детей не находили. Эти дети исчезали в Колорадо (Грэнд-Джанкшн, Пуэбло, Тринидад), Юте (Уосач, Сент-Джордж), Вайоминге (Рок-Спрингс, Пайндейл). Мальчики и девочки моложе двенадцати лет. Почти в каждом случае родители говорили, что дети исчезли буквально за одну минуту с игровых площадок, с полянок возле рек, с обочин дорог.
Глядя назад через годы, в описанных исчезновениях можно увидеть некий стандарт, схему, и власти порицали за то, что они этого не замечали. Но Коуди объяснил мне, что упрек несправедлив. Дети исчезали в трех штатах в течение десяти лет. Единственным сходным моментом было то, что они исчезали из кемпингов или на территории заповедников. Не оставалось ни следов, ни свидетельств, где именно детей забрали. Все происходило под различными юрисдикциями, с различными служителями закона. В ФБР ведущие следствие не обращались, так как связи обнаружили значительно позже. Ни у кого из родителей не требовали выкупа. Никто не признался и не обвинял других. И ни одно из тел не было найдено.