«Нельзя опозориться и заснуть прямо здесь, на полу, — сказал он себе, — пора собираться домой».
Он подошел к окну, чтобы подышать свежим воздухом и подготовиться к прощанию.
Снаружи стало заметно тише. Шанлыурфа относилась к числу тех городов, где жизнь продолжается допоздна, поскольку в самое жаркое время дня все отдыхают. Но было уже почти два часа ночи. Даже Шанлыурфа отошла ко сну. Единственный внятный звук доносился снизу.
Трое мужчин стояли на тротуаре прямо под изящным окном гостиной Франца Брайтнера и низкими голосами пели что-то протяжное, похожее на молитву. Что любопытнее всего, перед ними стоял маленький трехногий столик, на котором мерцали три свечи.
Наверно, с полминуты Роб рассматривал певцов и свечи. Потом обернулся и, найдя взглядом Кристину, которая стояла в дальнем углу комнаты и разговаривала с Дерьей, жестом попросил ее подойти.
Кристина перегнулась через подоконник, посмотрела на певцов, но ничего не сказала.
— До чего мило! — негромко сказал Роб. — Это какой-то гимн или религиозное песнопение?
Он обернулся и увидел, что ее лицо побледнело и напряглось.
Словно женщина очень сильно испугалась.
Роб попрощался с археологами. Кристина решила уйти вместе с ним.
Трое певцов к тому времени уже задули свечи, собрали столик и не спеша пошли по улице. Один из них оглянулся на Кристину. Роб не смог понять, что выражало его лицо.
«А может, — подумал Роб, — дело всего лишь в недостатке освещения. Поэтому я и не могу понять, что у него на уме».
Где-то вдали загавкала собака, выполняя свой одинокий ночной обряд. Над ближайшим минаретом высоко в небе висела луна. Ветерок доносил смрад нечистот.
Держа Роба под руку, Кристина вела его по узкому переулку; вскоре они оказались на сравнительно широкой и несколько лучше освещенной улице. Роб все ждал, когда же Кристина объяснит ему свою реакцию, но они шли молча. За дальними кварталами проглядывала пустыня. Темная, бесконечная, древняя, мертвая…
Он подумал о камнях Гёбекли, которые стоят где-то там, заливаемые светом луны — в первый раз за десять тысяч лет. Журналисту стало холодно впервые за все время пребывания в Шанлыурфе.
Молчание слишком затянулось.
— Ладно, — сказал Латрелл, отпустив Кристину, которую держал под руку. — Что все это значит? Я имею в виду песнопения. — Роб понимал, что ведет себя не слишком вежливо, но он сильно устал, был раздражен и ощущал первые признаки похмелья. — Кристина, расскажите. У вас был такой вид, будто… будто вы увидели ассирийского демона ветров.
Это была попытка разрядить напряжение. Безуспешно. Кристина нахмурилась.
— Это Пульса Динура.
— Что-что?
— То, что пели эти люди. Заклинание.
— Пульса… Ди…
— … нура. Огненные бичи. По-арамейски.
Роб в который раз изумился.
— Откуда вы знаете?
— Я немного владею арамейским.
Они спустились к прудам. Старая мечеть утопала во тьме, там не горело ни единого огонька. По аллеям больше не прогуливались парочки. Роб и Кристина свернули налево, к его отелю и ее квартире, находившейся сразу за ним.
— Значит, они исполняли арамейский гимн. Очаровательно. Уличные певцы?
— Это вовсе не гимн! И пели его не какие-то там певцы!
Ее горячность изумила Роба.
— Кристина, простите…
— Пульса Динура — древнее проклятие. Колдовство пустыни. Пришло из Месопотамии. Встречается в некоторых версиях Талмуда, священной книги иудеев, написанной в эпоху Вавилонского пленения. Тогда евреев практически заперли в Ираке. Роб, это очень страшное и очень древнее зло.
— Ну… — Он не знал, что ответить. Они уже приближались к его отелю. — И что оно делает, это… Пульса Динура?
— Считается, что с его помощью можно вызвать демонов разрушения. Огненные бичи. И оно, несомненно, направлено против Франца. Иначе зачем было колдовать под его окнами?
Роб снова почувствовал раздражение.
— Значит, его прокляли? И что из того? Наверно, он когда-то недоплатил им. Кого это волнует? Чушь какая-то, пустая болтовня. Скажете, нет?
Тут он вспомнил о крестике, который Кристина носила на шее. Не оскорбить бы ее ненароком. Неизвестно ведь, насколько она религиозна. Насколько суеверна. Роб был непреклонным атеистом. Религиозные убеждения и иррациональные суеверия он не принимал, и порой они его изрядно бесили. При всем том он любил Ближний Восток, колыбель всех зародившихся в пустыне религий. И еще ему нравилось страстное противостояние между этими религиями. Удивительный парадокс.
Кристина молчала. Роб предпринял новую попытку.
— Так какое это имеет значение?
Она наконец-то посмотрела на него.
— Для некоторых людей очень большое. Например, в Израиле.
— Продолжайте.
— Евреи в последние годы несколько раз использовали Пульса Динуру.
— И?..
— Например, некоторые крайние ортодоксальные раввины. В октябре девяносто пятого года они призывали ангела смерти против Ицхака Рабина, главы Израиля.
Она немного помолчала. Роб пытался вспомнить, что было связано с этой датой. Но не успел.
— Не прошло и месяца, как Рабина убили.
— Что ж, любопытное совпадение.
— В две тысячи пятом году еще одна группа раввинов использовала Пульса Динуру против Ариэля Шарона, он тогда был премьер-министром. Через несколько месяцев у него произошел инсульт, и с тех пор он не выходил из комы.
— Шарону было семьдесят семь лет. И он был очень толст.
Она посмотрела Робу в глаза.
— Конечно. Это просто… совпадения.
— Ну да. Конечно.
Они находились в вестибюле отеля и чуть ли не спорили. Роб жалел, что дошло до этого. Кристина нравилась ему. Очень. Он меньше всего на свете хотел ее обидеть. Он предложил — очень рьяно — проводить ее до дому, всего около полукилометра, но она очень вежливо отказалась. Они посмотрели друг на друга. А потом коротко обнялись. Прежде чем уйти, Кристина сказала:
— Как вы и говорили, Роберт, это всего лишь совпадения. Но курды суеверны. Здесь, на Ближнем Востоке, в Пульса Динуру верят очень многие. У проклятия дурная репутация. Посмотрите в Google. И если они прибегли к нему, значит… значит, кто-то очень сильно желает смерти Францу Брайтнеру.
С этими словами она повернулась и пошла прочь.
Роб несколько минут провожал взглядом ее растворявшуюся в темноте фигуру. А потом опять вздрогнул. Из пустыни задул ветер, и ночь стала еще холоднее.