«Зачем я это сделал?» — подумал он, испытывая смутное недовольство собой.
— Наверное, тебе трудно сейчас, — сказала доктор Нойманн, соединив кончики пальцев и устремив на Эзру изучающий взгляд. — Вернулся домой после стольких лет… Как у тебя все складывается?
Как у него все складывалось? «Хорошо», — подумал Эзра, лишь бы только его оставили в покое и он мог бы заняться своим делом.
— Привыкаю, — ответил он, решив, что ответ вполне адекватный — не положительный и не отрицательный.
— Понятно. — Доктор Нойманн улыбнулась и больше ничего не добавила.
Эзра знал этот ее фокус. Этакая улыбка психотерапевта, призванная вызвать у тебя доверие, и еще — безмолвная пауза, которая должна была затянуться, стать неловкой и побудить в тебе желание поскорее прервать молчание и в процессе разговора выболтать все секреты.
«Да, — подумал Эзра, — здесь мало что изменилось». Даже абстрактные эстампы на стенах в кабинете и негромкое жужжание обогревателя и то, как стояли стулья, на которых они сейчас сидели. Ощущение было такое, словно он вернулся в прошлое, на двадцать лет назад, в день, когда впервые пришел к доктору Нойманн. Сразу после того, как классный руководитель в школе имени Горация Манна известил родителей о том, что, несмотря на поистине астрономические показатели IQ [12] Эзры, результаты его учебы по стандартной программе, мягко говоря, далеки от идеальных, причем как в учебном, так и в социальном плане.
— Как ты теперь ладишь с отцом? Ваши отношения стали лучше?
— Мы стараемся держаться подальше друг от друга, — ответил Эзра.
В действительности так и было. Отец находился в своем офисе на Мэдисон-авеню, где нажимал на все рычаги, дабы заполучить очередной клочок города, который почему-то ему еще не принадлежал, либо пребывал на какой-нибудь светской тусовке, куда его утаскивала Кимберли.
— И теперь у тебя есть мачеха, верно? Помнится, я читала в газете о том, что твой отец снова женился.
«Ну уж это, — подумал Эзра, — совсем неизобретательно». Конечно, доктор Нойманн знала о том, что его отец снова женился. Наверное, она знала о жизни его отца намного больше, чем он. Все то время, пока Эзра жил в Израиле, он намеренно не читал нью-йоркских газет и никому, за исключением тех случаев, когда это было необходимо, не говорил о том, что он — сын Сэма Метцгера.
— Да, у него новая жена. Ее зовут Кимберли.
Его пальцы начали нервно теребить полиэтиленовый пакет, лежащий на коленях. «Когда же, — думал он, — настанет удобный момент для того, чтобы я смог рассказать об истинной причине своего визита?»
— Какие у тебя с ней отношения?
Эзра чувствовал, что почти не в состоянии отвечать. Он так устал от этого, ему совсем не хотелось терпеть эту пытку — отвечать на дурацкие вопросы о его семье, его чувствах и его будущем. Он записался на консультацию потому, что у него закончились лекарства, и если бы ему не удалось раздобыть рецепт, у него возникли бы большие сложности с работой. Без этих медикаментов ему трудно было сосредоточиться. Регулировать перепады настроения. Уснуть. Ему просто необходимо было пополнить запас лекарств.
— Она нормальная. С ней я тоже редко вижусь. — Но потом, решив, что это должно понравиться доктору, Эзра сделал вид, что ее вопросы все-таки ему интересны, добавил: — Как будто в доме у меня появилась старшая сестра. Она ведь всего на несколько лет старше меня.
— Вот как? — Доктор Нойманн медленно кивнула. — Это интересно.
«Проклятье! — подумал Эзра. — Ей интересно». Сам того не желая, он, так сказать, выпустил джина из бутылки. Теперь Нойманн будет доить эту тему на протяжении нескольких консультаций. Хорошо, путь будут еще консультации, но как подвести ее к цели сегодняшней встречи?
— Как тебе кажется, каким образом это сказывается на твоих отношениях с отцом? Если бы тебе пришлось охарактеризовать влияние Кимберли на ваши отношения, как бы ты их представил? Что она построила между вами — мост или дамбу?
— Я никогда не думал об этом, — ответил Эзра, стараясь не выдать голосом раздражения.
Он не видел конца и края этому разговору. Нойманн могла бесконечно долго предлагать ему глупые метафоры и засыпать уточняющими вопросами. Он снова начал шуршать пакетом. На этот раз доктор снизошла до того, что обратила на это внимание.
— Я вижу, что ты отвлекаешься, Эзра, — проговорила она с легкой укоризной. — Видимо, нам нужно что-то еще обсудить, чтобы двигаться дальше. Что у тебя в пакете?
Эзра, стараясь не выказывать излишней поспешности, раскрыл пакет.
— Вот баночки от лекарств, которые я принимал, пока жил в Израиле, — сказал он и выставил на столик рядом со стулом несколько штук. Названия препаратов были написаны на двух языках: на иврите и на английском. — Думаю, мне нужно пополнить запас.
Доктор Нойманн взяла со стола очки и начала по очереди рассматривать баночки.
— Там ты наблюдался у доктора по фамилии Штерн?
— Да, Гершель Штерн.
— Я бы хотела связаться с ним и посмотреть его записи.
— Хорошо. Я дам вам номера его телефонов.
— Но кое-какие лекарства я, пожалуй, могу выписать сейчас, — сказала Нойманн, глядя на бутылочку от «ксанакса». [13] — Мы будем применять необходимые препараты в случае прогресса нашей терапии.
На взгляд Эзры, они уже достигли нужной ему степени прогресса, но сейчас, конечно, не время говорить об этом вслух. Когда Нойманн придвинула к себе блокнот и начала писать рецепты, его сердце радостно забилось.
Дядя Мори стоял на тротуаре около парковочного счетчика и курил.
— Ну, как все прошло? — осведомился он, бросив сигарету в решетку водостока. — Ты теперь вменяемый?
— Буду, — ответил Эзра и помахал пачкой рецептов.
По пути домой они остановились у ближайшей аптеки, и пока фармацевт оформлял его заказ, Эзра прошелся по залу и собрал в тележку все остальное по списку: от изопропилового спирта и хирургических перчаток до ватных палочек и талька. Все прочее — чертежную доску, компьютерный стул, растворители, ножи фирмы «Икс Акто», соболиные кисточки, лупу — доставили утром. Нужно было только все расставить, разложить по местам и приняться за работу. Эзра едва мог дождаться этого момента.
Прибыв домой, Эзра с радостью обнаружил, что все куда-то ушли. Даже Гертруда отправилась по магазинам за продуктами. Эзра поспешно прошел по коридору, запер за собой дверь и немедленно принялся за перестановку. Ему пришлось кое-что убрать с прикроватной тумбочки, но в целом спальню он оставил такой, какой она была. Соседнюю комнату, которая когда-то была его детской, он предназначил для работы. Первым делом он освободил книжный шкаф, в котором до сих пор хранились книги со времени, когда он учился в старших классах школы и колледже: от «Над пропастью во ржи» до антологии Нортон. Затем он передвинул шкаф к окну. Он планировал заполнить его справочной литературой, которая пока находилась на пароходе, идущем из Израиля.