Когда Певенш увидела гондолу, она попыталась изобразить истерику, но я дала ей выпить одну настойку, и она успокоилась.
— Ее мучит морская болезнь, — пояснила я гондольеру, который сочувственно кивнул.
— Представить только, — сказал он, — венецианка боится воды. Бедное дитя.
Я была рада, что он принял ее за венецианку.
Гондольер не задавал других вопросов. Мы погрузились и отчалили к Венеции, рассекая темно-серую воду. Волны набегали на нос лодки, словно прикосновения слепца.
Певенш прибыла в город в полуобморочном состоянии. Она глядела в окошко каюты отсутствующим взглядом. Когда перед нами выросли городские башни, она пробормотала:
— Я не верю. Я не верю.
Больше она почти ничего не говорила, пока полчаса спустя лодка не уткнулась носом в каменные ступени, ведущие к воротам монастыря.
Конечно, город ее поразил. Она почти ничего не знала о нем. Она ничего не читала и не проявляла ни малейшего интереса к путеводителям, которые я подсовывала ей. Она широко зевала, когда я зачитывала выдержки из различных описаний, если только они не касались моды или кулинарии. Вероятно, до того, как увидеть этого город, она смутно представляла его как неудобное место, лишенное карет и изобилующее лавками, в которых торгуют стеклянными бусами, заочно признанными ею безвкусными: «Мой опекун настаивает, чтобы я носила настоящие драгоценности».
Конечно, она не видела смысла прикрывать лицо маской, хоть и было время карнавала.
Я поняла, что мои описания гондол, каналов и карнавала она пропустила мимо ушей. Когда мы въехали в район Каннареджо, она немного оживилась. Певенш с ужасом смотрела на лодки и людей в масках, спешащих по набережным, словно это были какие-то духи. Для нее это было слишком. К тому времени как мы добрались до Сант-Алвизе, она, полагаю, впервые по-настоящему упала в обморок. Ее готическое высокомерие превратилось в ошеломление неотесанной деревенщины.
А она еще даже не видела прелестей Большого канала, на который так хотела посмотреть, но не смела. Я довольствовалась соленым морским воздухом, жадно рассматривая неровности древних фасадов разнообразных дворцов. Мне было очень приятно вернуться в Венецию свободной женщиной, которой я не чувствовала себя так долго.
Кроме его отдаленного расположения, я выбрала Сант-Алвизе еще по одной причине. Он славился лучшей пекарней во всем городе, и на грех чревоугодия там смотрели сквозь пальцы.
По крайней мере, Певенш сможет хорошо питаться, ожидая решения своей судьбы. Мне это место тоже очень нравилось. Маленькая площадь, выходящая к каналу Сант-Алвизе, изящные очертания кирпичного монастыря, стоящего рядом с церковью… Это место было больше похоже на просоленные жилища рыбаков, чем на благоухающие ладаном покои инквизиторов. Было в нем то, чего не было во всей Венеции — высокое небо и далекий горизонт с туманными островками. Стояла практически полная тишина, прерываемая тихим плеском волн и грустным криком чаек. Даже они, похоже, уважали мир и покой монастыря. Здешняя церковь всегда была в числе моих любимых из-за прелестной кобальтовой синевы сводов. Как же она отличалась от суровых черных потолков в монастыре Святого Захарии! Даже решетки, отделявшие монахинь от паствы, которые в монастыре Святого Захарии напоминали о тюремных застенках, в Сант-Алвизе были тонкими и почти невесомыми, являясь скорее произведением искусства, чем средством, помогавшим уединиться.
Когда я передала Певенш монахиням, мне на мгновение стало ее жаль. Я знала, что ей предстояло пережить. Я утешала себя тем, что теперь в ее крови было достаточно опиума. Это должно было помочь ей не обращать особого внимания на тяготы монастырской жизни. Я оставила монахиням достаточное количество эликсира, чтобы она пребывала в таком состоянии до тех пор, пока мой план не даст плоды. Монахиням я сказала, что Певенш не может прожить без этого зелья и дня.
— Она также страдает от глистов, — сказала я аббатисе и ее сестрам, на чьих морщинистых лицах тут же отразилось сострадание несчастной Певенш. — Ей нужно делать эту припарку трижды в день, прикладывая ее к пупку.
Я протянула банку с мазью ближайшей сестре. Меня удивлял на редкость хороший аппетит девочки, и я хотела объяснить это паразитами.
Сант-Алвизе был не таким богатым монастырем, как тот, в который в свое время заточили меня. Монахини были рады даже небольшой сумме, которую я передала им для того, чтобы они ухаживали за Певенш.
— Она побудет у вас до тех пор, пока за ней не приедет опекун, — сказала я им. — Неделя или самое большее две.
Это еще сильнее обрадовало сестер.
— Она очень милая девочка, — сказала я им. — Вот увидите, она послушная. Несмотря на аристократическое образование в Лондоне, ее, по всей видимости, забыли обучить итальянскому, но она поймет вас, каким бы образом вы с ней ни общались. Она необычная девушка.
Мне пришлось использовать все свое актерское мастерство, чтобы дать им понять, какая Певенш замечательная.
Сестры были благодарны, что я привезла им такую жемчужину. Я надеялась, что они не скоро разочаруются в ней. Подчеркивая ее выдающиеся качества, я надеялась, что они посчитают ее странности сносными и даже милыми. Все новое нравится венецианцам, не говоря уже о живущих взаперти монашках. Мои прощальные слова вызвали улыбки на их лицах.
— Она отличается завидным аппетитом.
Певенш действительно необычна. Ее нельзя любить. Все мои попытки подружиться разбивались о стену ее презрения. Чему бы я ее ни научила, все пойдет насмарку. Это все равно, что метать бисер перед свиньями. Надеюсь, она не будет обижать этих милых женщин.
Певенш заковыляла к аббатисе, улыбчивой круглолицей женщине, такой непохожей на строгих сестер из монастыря Святого Захарии. Аббатиса ласково взглянула на мой выпятившийся живот, но промолчала.
— Мы о ней позаботимся, — улыбнулась она, — а вы, дорогая, должны позаботиться о своем будущем ребенке. В эти благословенные месяцы беременности необходимо следить за собой.
— Ты будешь здесь в безопасности, — сказала я Певенш по-английски. Она поморщилась, услышав мой голос. Хоть она и не спала, но все равно боялась меня. Мучили ее воспоминания о той ночи или она поняла, что это был трюк, но тем не менее боялась меня и моих выходок, — я не знала. Да мне и не было интересно. Ей не довелось пережить того, что выпало на мою долю в монастыре Святого Захарии.
— Я не верю, — снова повторила она, и больше я ее не видела. Аббатиса, нежно обняв Певенш за плечи, повела ее по одному из многочисленных коридоров прочь от приемного помещения на втором этаже, где сидела я.
12
Бодрящая клизма
Берем вино, одну пинту; дискордиум, пол-унции; яичные желтки, две штуки; смешать.
То, что сердечные сиропы делают для желудка, для кишечника делает клизма. Она освежает его и укрепляет все кишки, чем улучшает их работу и помогает справляться с болезнями.