— Ха-ха! Вот уж действительно: не сотвори себе кумира! Впредь мне урок.
— И еще. Приступая к расследованию, я, естественно, интересовался вашей биографией. И среди прочего нашел любопытное упоминание об исключительной любви отца-основателя Корпорации «Ум Муна» к настоящему ирландскому виски. Вы даже прикупили на родине этого чудесного напитка винокуренный завод…
— Это правда, — усмехнулся Антеус— Только ирландское. Оно более плотной консистенции и тяжелее шотландского. И не воняет торфом! Да, но при чем здесь виски?
— Шестеро «сынов Муна» — те, что расстались с жизнью в стенах этого здания, — непосредственно перед смертью пили именно его. Так, понимаю, на посошок?
Антеус Мун сначала погрозил Георгию когтистым пальцем, а после откинулся на спинку трона и принялся хохотать — заразительно, долго, стуча тростью и утирая выступившие слезы. Это настолько контрастировало с хрупкой мощеобразной комплекцией и всей его недавней флегмой, что Георгий подумал: а не рассыплется ли тот прямо сейчас на его глазах в прах и пепел?
— У тебя острый ум, Георгий аль-Рашид, — заметил он, отдышавшись, — и недюжинные аналитические способности. Или, может быть, твой талант правильнее называть интуицией, озарением? Как бы то ни было, а рассмотреть истину за суммой столь разрозненных и незначительных фактов — это… Это дорогого стоит! Тебе, часом, не снятся вещие сны?
— Снятся. Однако некоторых вещей я так и не смог понять.
— Например?
— Ну, во-первых, каким образом вы завладевали телами этих несчастных «сынов Муна»? Во-вторых, если вы действительно… гм, вселялись в них, то за каким дьяволом требовалось их потом ликвидировать? Ведь именно вы их всех убили, не так ли? И наконец, как, черт возьми, вам удалось прожить целых двести двадцать шесть лет?! Кто вы вообще такой, господин Антеус?
— А вопросов-то больше, чем ответов, — злорадно заметил старик. — Что ж, полагаю, ты заслужил знать правду. Тем паче ты мне нравишься, Георгий аль-Рашид. Нет, без шуток! Наверное, потому, что мы с тобою похожи.
— Похожи?! — невольно возмутился Георгий. — Это, позвольте спросить, чем же?
— А тем, что ты не комплексуешь из-за всяких дурацких вопросов о Добре и Зле, не впадаешь по каждому пустяку в слюнявую рефлексию. Потом, ты почти лишен такого распространенного среди вас, людей, чувства, как угрызения совести. Разве не так? Ты, Георгий, как и я, исходишь из того, что все твои поступки, даже на первый взгляд противоестественные, продиктованы твоими же желаниями. А могут ли желания быть противоестественными? Конечно нет! Ведь все они заложены в человеке самой природой, то есть принадлежат его подлинному естеству.
— Порою мне приходилось, — поморщился аль-Рашид (сломанный дробиной зуб немилосердно дергало), — играть не по правилам… но при всем том я всегда служил Закону и Обществу. А вы, господин Мун, изначально противопоставили себя и тому и другому.
— Ах, оставь! Не ты ли только что отправил к праотцам полтора десятка ни в чем не повинных людей?
— Они встали на пути правосудия и, значит, сами…
— Брось, говорю! — презрительно отмахнулся Антеус — Кстати, вот еще одна объединяющая нас черта — ты совершенно не ценишь человеческую жизнь. И справедливо — она же все равно конечна, хе-хе! Впрочем, в этом как раз ты не оригинален. Вы, люди, все таковы. И главная движительная сила ваших мимолетных жизней — это эгоизм — любовь к себе самим. А на других вам накласть. Вот в чем правда, остальное — вздор!.. Зато до чего любит ваш брат поразглагольствовать о гуманизме и ценностях общечеловеческих, о любви к ближнему. Человеческая жизнь священна? Чушь! Слюнявые выдумки моралистов! Вы сами опровергаете это всей своей историей. Кто удостаивается у вас почестей и славы, да просто памяти потомков? Те, кто плюет на эти постулаты, те, кто активно их игнорирует. Жизнь священна! Почему, с какой такой стати цепочка биохимических реакций стала священной? Бытие имеет ценность только в глазах его носителя, лишь собственное существование или угроза этому существованию действительно, по-настоящему заботят каждого. Жизнь и благополучие остальных — дальних ли, ближних, все равно, — способно заинтересовать его, да. Но не более.
Георгий обратил внимание, что последняя тирада была произнесена Муном с неподдельной горячностью. Даже черты лица его при этом исказились: рот скривился в презрительном изгибе, в глазах замерцали дьявольские искорки, и аль-Рашиду показалось, что на какое-то неуловимое мгновение сквозь бесстрастную маску мудрого старца проступила его подлинная — не вполне человеческая — сущность.
Почувствовав внезапное желание оспорить своего собеседника, Георгий произнес:
— Упрощаете, господин Мун. Людям свойственно переживать не только за себя, но и, к примеру, за своих близких. Не хочу вступать в дискуссию, поэтому вам просто придется поверить мне на слово. Как представителю той общности, от которой вы сами себя, по-видимому, отделяете.
— Под близкими ты разумеешь детей, супругов, родителей, да?
— Вот именно, — кивнул Георгий. — Самых близких. По-моему, это очевидно и неоспоримо.
— Так ли очевидно? — вкрадчиво спросил Антеус— И так ли неоспоримо? Отчего вам, людям, свойственно переживать за своих близких? Не оттого ли, что, когда с ними происходит какое-то несчастье, это причиняет страдание также и самому индивиду…
— О чем я и толкую…
— Индивиду, понимаешь? А значит, переживая и заботясь о близких, вы, люди, заботитесь прежде всего о себе самих, о своем душевном комфорте думаете. О своем! Эгоизм, вот альфа и омега…
Делая вид, что внимательно слушает разглагольствования старика, Георгий вновь нащупал пальцами пистолетную рукоятку. Может, пора? Две пули в эту ожившую мумию, активировать бомбу и — уносить ноги? Хотя, конечно, остались еще вопросы…
Неожиданно Антеус Мун умолк и пристально взглянул на Георгия.
— Однако я увлекся… становлюсь сентиментальным с возрастом. У тебя ведь были ко мне вопросы? Хорошо. Пожалуй, начну с того, кто я такой. М-да… Только это довольно длинная история, и лучше бы тебе присесть. Заодно приведи себя хоть немного в порядок, солдат, — видок у тебя, хе-хе, еще тот! Я не люблю этого…
С этими словами Антеус Мун хлопнул в ладоши. В тот же миг двери позади Георгия с грохотом сомкнулись, зато в противоположном конце помещения часть стенной панели отъехала в сторону и в образовавшемся проеме показалось некое существо. Именно существо, поскольку человека оно напоминало весьма и весьма отдаленно. Когда это создание с пыхтением и сопением добралось до освещенной части зала, Георгий смог разглядеть, что оно представляет из себя человеческой торс — мощный, на коротких ножках, кривых и толстых, и наделенный аж двумя парами рук, но зато совершенно лишенный головы! Безголовый монстр держал в одной из своих бугрящихся мышцами лапищ самое обычное кресло, кажется, плетеное.
Вот нелепое создание подошло еще ближе, и тогда стало видно, что лицо у него все же есть, вернее сказать, некое грубое его подобие проступало на груди чудовища: безгубая влажная дырка вместо рта, свиной пятачок носа да пара круглых глупых глаз. Георгий с трудом подавил почти рефлекторное желание схватиться за пистолет. Еще не время.